Страница 15 из 35
Тут он меня уел. Возразить было нечего. Но про себя я восхитилась: как быстро и грамотно он применил всё, что от меня узнал против меня же. Разоружил меня, моим же оружием, если можно так выразиться. Умён, ничего не скажешь. Но если задуматься, он прав: я сужу его по старым представлениям. А за эти несколько дней я столько нового о нём узнала – и всё это очень даже хорошие качества, которые я в нём раньше не замечала. Так может я и вправду дура, что боюсь с ним дружить?
Вот он сидит тут такой обиженный и удрученный, но старается виду не показывать. А я всё равно вижу. Я столько гадостей ему наговорила, а он даже не разозлился. Точнее, разозлился, конечно, но больше обиделся. Совсем не та реакция, которую я ожидала от него получить в начале разговора. Значит, я и вправду его настоящего не знаю, а мозг продолжает бояться просто по привычке. Какая глупость! Так, надо как-то срочно всё исправить.
И тут в аудиторию быстрым шагом вошёл запыхавшийся преподаватель по налоговому праву и обрадованно констатировал:
- Ах, вы ещё здесь! Это хорошо. Я немного задержался. И раз у нас осталось мало времени, давайте рассаживайтесь и начнём работать.
«Ничего себе, немного задержался», - подумала я, – «его немного на полпары растянулось». Адам вдруг встал и сказал:
- Ладно. Я пойду, сяду в другом месте, – лицо у него опять было каменное, и на меня он не смотрел.
А я внезапно осознала, что извиняться надо сейчас, другого шанса не представится. От страха, что Идолбаев сейчас уйдет, я схватила его за руку (чего бы никогда себе не позволила при других обстоятельствах) и затараторила скороговоркой:
- Нет, Адам, подожди. Мы не договорили. Сядь, пожалуйста, я тебя очень прошу. – Я смотрела на него снизу вверх, мысленно уговаривая опуститься обратно на скамейку. Услышав о моей просьбе, парень очень растерялся и опасливо покосился на свою руку, которую я пока не собиралась отпускать, но всё же молча сел обратно.
Препод в это время начал громогласно обсуждать с Мишей Ершовым что-то из прошлой лекции. Я не вслушивалась, мне сейчас это было неважно. Из-за того, что семинар начался, я не могла продолжить разговор с Адамом. Ждать целых полпары я тоже была не в состоянии, боясь, что он успеет вообразить за это время невесть что, очень далёкое от реальности. Поэтому отпустив руку бедного парня, я быстро вырвала листок из тетради и, собравшись с силами, написала:
«Адам, прости меня. Признаю: ты прав, а я - нет. Я всё поняла. Теперь я больше тебя не боюсь. Ты еще хочешь со мной дружить или уже передумал?»
Сложив листок вчетверо, я сунула его Идолбаеву в ту саму руку, за которую так отчаянно хваталась две минуты назад. Адам недовольно покосился на меня, но листок взял. Развернул и прочитал. Подумал, посмотрел на преподавателя и ещё раз прочитал. Сложил листок в восьмушку и убрал в карман брюк. И ничего не сказал, даже не взглянул на меня ни разу. Похоже, он пытался мне таким образом отомстить за мою глупость, наверное очень сильно обиделся. Или и вправду передумал? Я терялась в догадках.
А листок почему-то не порвал и не выкинул, в карман спрятал. Решил сохранить как сувенир на память? Или это своеобразный трофей, подтверждающий мою капитуляцию? Я старалась думать о чём угодно, о всяких пустяках лишь бы не думать о главном: простит он меня или нет. И только через пять минут таких мучений (показавшихся мне вечностью) он посмотрел на меня своим внимательно-изучающим взглядом. Долго смотрел, у меня все нервы натянулись и завибрировали как струны, хоть до этого мне казалось, что дальше им натягиваться некуда. А затем улыбнулся мне своей обаятельной улыбкой, которая мне ещё утром так понравилась, и сказал шёпотом, наклонившись почти к самому моему уху:
- Ты правда меня больше не боишься?
Я согласно закивала.
- Тогда я твой друг и надеюсь им остаться ещё очень долго.
- Спасибо, - выдохнула я. У меня от облегчения улыбка расползлась по лицу от уха до уха, и я, как ни старалась, не смогла стереть её с лица.