Страница 9 из 116
Олег Громов
Покинув квартиру Артура, я поднялся по лестнице этажом выше и оказался на козырьке со взлётно-посадочной площадкой, нависавшей над широким проспектом, который ограничивала монолитная стена жилого небоскрёба. Тут стоял мой красавец RX-2000, космолёт с плазменными движками. Уникальная модель, созданная специально для меня. Выглядел он потрясающе — мощно, и в то же время изящно, словно беркут, раскинувший серо-коричневые крылья.
Когда по приставной лесенке залез в кабину, удобно устроился в кресле пилота и ввёл в бортовой компьютер задание, система вывела стандартное предупреждение, что перегрузки по миссии с заданными параметрами могут быть смертельными для обычного человека. Но не для меня.
Когда мне было десять, я умудрился выпасть с шестнадцатого этажа. Шлёпнулся, правда, на клумбу, превратив все эти любовно высаженные анютины глазки и фиалки в кашу. Но любой другой пацан, если бы не умер, то стал бы инвалидом. А я отделался сильным испугом, и сломанной ключицей, которая зажила через пару дней.
И став лётчиком, я несколько раз попадал в ситуации, когда у катапульты не раскрывался парашют. Один раз пришлось прыгать из объятого пламенем истребителя. Огонь жадно сожрал лёгкий шёлк, а я сверзнулся с высоты десятиэтажного дома на землю. И не только остался жив, но почти не получил повреждений. Иногда мне кажется, что я бессмертен, но слава богам, проверить это, случай не представился. Особенно противно думать о том, как меня похоронят, а я приду в себя там, под землёй. Брррр. Ужас.
И раны затягивались мгновенно. Так что в детстве я спокойно лез в любую драку, прыгал с любой крыши. А как я гонял на мотобайке! Меня никто не мог догнать. Никто! Потому что второго такого сумасшедшего было не найти. Я просто ничего не боялся. Ссадины и синяки исчезали с моего тела за пару минут, а переломы — за пару часов.
Спрашивал отца, с чего это я такой особенный. Но он делал вид, что не понимает. Узнать у матери, чего это со мной такое приключилось, не мог. Я не помнил её. Совсем ничего не осталось в памяти. Меня воспитывал отец и дед.
— Диспетчер, говорит Олег Громов. Предоставьте «свободный коридор» для RX-2000.
— Коридор будет свободен через… — начал диспетчер механическим женским голосом, но тут же перешёл на такой же искусственный, но более низкий, мужской: — Один час, двадцать пять минут, сорок секунд.
У меня вырвалось такое витиеватое трёхэтажное ругательство, что система булькнула, щёлкнула и пробормотала как-то совсем по-человечески растерянно:
— Запрос не ясен. Повторите запрос…
Придётся ждать, пока не появится «просвет» в плотном движении. Ничего не поделаешь — мой орёл любит простор. Если будет лететь по коридору для стандартного транспорта, снесёт все к чёртовой матери из двух, а то и трёх ближайших. Даже, если какая-нибудь колымага нечаянно попадёт в инверсионный след моего космолёта, свалится на землю в два счета.
Откинувшись в глубоком кресле, я бездумно вперился в стену на противоположной стороне улицы — там, в хаотичном порядке ярко горели, узкие словно бойницы, окна. Мелькающие аэромобили и флаеры на миг перекрывали свет, и, казалось, окна перемигиваются.
Досада вновь хлынула в душу, теперь уже с удесятерённой силой. Твою ж мать, почему же Артур не может убедить Моргунова, чтобы тот дал добро на зачистку лагеря? Почему? Эта вещь не давала мне покоя. Что ему мешает? Его дебильный гуманизм?
Нет-нет, не стоит так думать о друге. Артур — классный мужик, очень умный. По сравнению с ним я тупица. Мы дружим с тех пор, как я вдруг увлёкся астрофизикой. А поводом для этого стала симпатичная куколка, которую я подцепил в каком-то баре. Она оказалась не только обладательницей роскошной груди, но и очень умной. Здесь не проходили мои обычные штуки — смотри на меня, я — Олег Громов, курсант самой престижной в стране воздушно-космической академии! Один из лучших, вон и сине-оранжевые нашивки лейтенанта на рукаве, когда все остальные в моем возрасте (а минуло мне тогда двадцать) курсанты ходят в капралах.
Как выяснилось, девчушка училась в университете, а профессором у неё был Артур Никитин. Брала зависть, когда Аня рассказывала о нем, и зачем-то я решил попасть в университет. Стоило это немало, а мой старик, узнав об этом, сказал просто: «Слушай, сынок, вот тебе сорок кусков. Хотел подарить тебе на день окончания академии аэромобиль. Класса «спорткар X5», крейсерская скорость в полтора Маха. Давай, истрать их на учёбу университете. Хочешь?» Долго думал и всё-таки отказался. Крутую тачку, которая могла проноситься в небесах на сверхзвуке, я хотел больше, чем Анютку. Но тут мне подфартило. Оказалось, этот самый Никитин читает лекции в какой-то богадельне. И я решил сходить, просто поглазеть на этого зазнайку.
И здорово ошибся в оценке его. Артур совсем не был сухарём, ботаном, который ничего, кроме своей науки не видит. И рассказывал он так увлекательно, и так понятно, что слушая его, я видел все эти звёзды, туманности, галактики. Красотища. Потом с Аней мы расстались, а профессор Никитин плотно вошёл в мою жизнь. Он был всего на пять лет старше, почти погодки, но уже писал диссертацию о Сверхновых.
В академии нам тоже давали информацию о космических объектах, объясняли про классы звёзд, тёмную материю, о галактиках, планетах, спектрограммы, диаграммы, но так сухо и нудно, что мне оставалось только зубрить — хорошо, хоть память меня не подводила. И старик мой раскошелился на чип, который позволил шутя усваивать все эти жутко громоздкие тексты. Но они так и остались бы тупым набором цифр, формул, диаграмм и расчётов, которые мне приходилось делать. Если бы не Артур. Он открыл Вселенную для меня.