Страница 3 из 8
Однако я хочу развенчать миф, который существует уже много лет: нет, мы с братом не выходцы из среднего класса. Наша семья действительно не была нищей – в округе некоторые жили еще хуже нас, – но почти все наше детство прошло в относительной бедности. Это так, уж я-то знаю точно. Денег нам всегда не хватало. Долгое время мы не могли позволить себе даже собственную машину, и отцу в конце концов удалось купить только старую – ей было по меньшей мере лет десять; да и деньги на новые шины наскребали всегда с трудом. Сами мы жили в скромном одноэтажном домике с двумя спальнями, гостиной, ванной и кухней, где обедали. Дворик перед домом был совсем маленьким, а за домом – побольше: он начинался от заднего крыльца и тянулся до самого переулка. Там росли высокие деревья, а в пруду плавали золотые рыбки. Как бы то ни было, жили мы неплохо, но иногда нам не хватало денег, чтобы сделать дома ремонт, и приходилось просто мириться с какими-то вещами. Например, несколько лет подряд крыша протекала, и стены были в ужасном состоянии. Парадное крыльцо разваливалось – еще с момента нашего переезда. Отец постоянно собирался его починить, но деньги приходилось тратить на более насущные нужды. Мы с Мохаммедом почти всегда носили одежду, раздаваемую благотворительными организациями, ходили в рубашках и ботинках, купленных за доллар в секонд-хенде. Поэтому я бы не стал говорить, что Мохаммед рос в семье «среднего класса». Да, наш отец считался довольно известным художником, а мама работала прислугой в нескольких белых семьях, но сводить концы с концами было нелегко. Однако мы никогда не ложились спать голодными. Пусть у нас с братом почти не было денег, пусть нам не дарили горы подарков на праздники и не покупали все подряд. Обычно для счастья нам хватало того, что мы есть друг у друга.
Например, спальня у нас с Мохаммедом была одна на двоих – метров пять-шесть – и наши кровати стояли вплотную. Других ребят это могло бы раздражать, а нас только еще больше сближало как братьев. Он болтал со мной до поздней ночи, пока мы не засыпали. Рассказывал о своих мечтах, о том, что хочет многого добиться; брат не сомневался – однажды он станет богатым и знаменитым. Помню, Мохаммед мечтал, что купит родителям большой новый дом, первоклассный Cadillac, а на банковском счете у него будет лежать четверть миллиона долларов. А точнее, четверть миллиона – всегда эта цифра – будет лежать на черный день, так что родителям в случае чего не придется волноваться. Почти все считали это просто детскими фантазиями, но я искренне верил, что Мохаммед – избранный. Не сомневался, что он добьется успеха.
Несмотря на мечты о будущем достатке, брат никогда не терял веселого расположения духа, – уже в детстве его отличало чувство юмора, о котором потом узнали все. Он не упускал случая подшутить над всяким, кто велся на его розыгрыши, – и особенно надо мной! Как-то раз Мохаммед решил напугать меня так, чтобы я визжал как резаный, и разработал грандиозный план. Привязал длинную веревку к занавескам в спальне родителей и начал дергать за нее, привлекая мое внимание, а сам с невозмутимым видом лежал в собственной кровати. «Смотри, Руди, – позвал он, – в нашем доме живет привидение!» И я завопил во все горло, пытаясь разбудить не понимавших, что случилось, родителей, крича: «В доме привидение!». Отец бросился к нам в комнату, недоумевая, из-за чего мы подняли такой шум, и, конечно же, сразу обо всем догадался. «Кассиус-младший, прекрати разыгрывать своего брата Рудольфа!» – помню, как он это говорил, еще полусонный, называя Мохаммеда полным именем, – так отец показывал, что недоволен, – но на брата подобное никогда не действовало. Сгибаясь пополам от смеха, Мохаммед повторял: «А классно я тебя обдурил, Руди!». Можно сказать, это была его фирменная фраза.
Наш квартал Мохаммед обожал. Приветливые соседи, да и все сообщество в целом жило довольно дружно, но самое главное – здесь открывались бесчисленные возможности для шалостей и проделок с такими же озорными ребятами. Как я уже говорил, среди сверстников мой брат был лидером, стоял на верхней ступени той иерархии, которая образуется сама собой в группе детей. Я следовал за Мохаммедом повсюду, но никогда не оспаривал его первенства – оставался на заднем плане, когда мы дурачились перед домом или рядом с ресторанчиком за углом. За поворотом, чуть-чуть подальше от зорких родительских глаз, мы играли в кости и придумывали другие развлечения.
Конечно же, мы любили игрушки, на которые находили деньги родители, но, как и почти все дети, иногда мастерили их сами. Привязывали кусок веревки на ручку от метлы и седлали получившихся «лошадей», а потом беззаботно носились туда-сюда по улицам, вопя во все горло. И, как все мальчишки в те годы, мы с друзьями играли в ковбоев и индейцев – куда же без этого. Главным, как правило, становился Мохаммед, неизменно заявлявший, что будет ковбоем, а я должен играть роль индейца. В тогдашних вестернах ковбоев изображали хорошими парнями, а индейцев – плохими. Мой брат хотел быть хорошим парнем, потому что они всегда побеждали.
Несмотря на эти игры и шалости, уже тогда, совсем маленькими, мы постоянно соревновались друг с другом. Разница в возрасте у нас небольшая, поэтому в любом деле каждый старался оказаться лучшим. Мохаммед, например, пытался опередить меня во всем – неважно, бегали ли мы наперегонки, соревновались в том, кто выше прыгнет, играли в прятки или с маленькими шариками и фишками. Мохаммед не собирался уступать ни в чем. В пятидесятых популярен был профессиональный рестлинг, и наши родители постоянно смотрели его по телевизору – по крайней мере, когда телевизор работал. Неудивительно, что мой брат старался подражать этим бойцам, – и под раздачу попадал обычно я. Иногда, во время наших схваток в гостиной, мы немного выходили за рамки, но победа не всегда доставалась Мохаммеду. В детстве я был повыше и покрепче, а он – долговязым, но довольно тощим. До того, как брат занялся боксом, спорт его особо не привлекал: да, Мохаммед был быстрым и азартным, но физически не слишком сильным, в отличие от других ребят.
Например, он никогда не любил ни баскетбол, ни бейсбол, в которые мальчишки нашего возраста готовы играть хоть круглые сутки. Напротив дома, где жил его друг Адриан, был большой ничейный участок: там и собиралась наша компания, и Мохаммед иногда играл с нами, хоть и не любил командный спорт – все-таки это весело. Американский футбол ему совсем не нравился – как бы иронично это ни звучало, брат считал его слишком жестким. Мохаммед больше любил тач-регби[1], и бегал он отлично, не позволяя нам его коснуться, – однажды брат будет так же танцевать на ринге, уклоняясь от ударов величайших боксеров своего поколения. И даже тогда Мохаммед хвастался – в пылу борьбы у него внутри просто что-то включалось: «Вот какой я быстрый! – кричал он, убегая от нас по грязи. – Не догонишь, не догонишь! Смотри, я сейчас сделаю тачдаун!» И чаще всего это было не пустое бахвальство: он играл хорошо, но не потому, что любил эту игру, – просто Мохаммед обладал особым спортивным талантом.
Мы с братом, к счастью, чаще всего оказывались в одной команде, – как происходило и почти всю жизнь – и те летние месяцы детства всегда занимали особое место в наших сердцах. Беззаботное время, когда энергия била через край. Заводилой всегда был Мохаммед, который с азартом брался за любое дело. Я же относился ко всему слишком серьезно, по крайней мере, по рассказам брата. Находиться в тени Мохаммеда стало привычным для меня – все-таки он на полтора года старше, – но иногда я очень злился. И все же дрались мы редко. Понимали, что это нехорошо, по тихому неодобрению мамы и более активным дисциплинарным действиям отца. В общем-то соперничество с братом шло мне на пользу. Мохаммеду было нужно, чтобы его ценили и любили. Он хотел получить это сразу. Уже в детстве брат старался произвести впечатление на окружающих и выделиться из группы. И все-таки в одном я в юности был успешнее брата – и, волею судьбы, это особенно его огорчало.
1
Тач-регби – разновидность американского футбола: правила примерно те же, только для того, чтобы отобрать мяч, достаточно просто дотронуться до соперника, без захватов. – Прим. перев.