Страница 31 из 308
В двери снова постучали, на этот раз более настойчиво. Урусов знал, что так могла стучать только Натали, ибо прислуга не осмелилась бы, а мать дождалась бы его объяснений. Поднявшись, Илья Сергеевич в несколько шагов пересёк комнату и открыл дверь. Наталья ступила за порог, поморщившись от резкого запаха алкоголя. Взгляд её задержался на осколках на полу, скользнул по испорченным обоям, после чего вернулся к лицу брата:
- Осмелюсь спросить, что стало причиной столь дурного настроения? – Девушка прошла к окну и уселась на широкий подоконник.
- Я тебя не звал, - хмуро бросил Урусов.
- Верно. Я сама пришла. Так что же сие означает? - Она обвела многозначительным взглядом валяющиеся по полу бумаги, осколки и открытые дверцы поставцов.
Илья не удостоил её ответом и, нагнувшись, стал собирать письма, счета и прочие документы, что сам же смахнул со стола.
- Ты ведь в Ракитино ездил? – Тихо спросила mademoiselle Урусова. – Ты оттого так зол? Она тебе вновь отказала?
- Я не просил Марью Филипповну стать моей женой, - выпрямился Илья Сергеевич. – И более не попрошу. Довольно о том, - пресёк он попытки сестры продолжить разговор и поинтересовался: – Что же, Михаил Алексеевич не приезжал?
- Нет, - Наталья отвела взгляд, с трудом сдержав готовый вырваться из груди тяжёлый вздох. – И даже не написал на сей раз. Может быть, мне стоит самой к нему поехать? – Она повернулась к брату, выискивая в его взгляде одобрение своему предложению.
- Не хорошо это, Наташа, - нахмурился Илья Сергеевич. – Пускай сам приезжает. Негоже так!
И хоть он так и не произнёс вслух, что всё же негоже, Наталья прекрасно поняла, и, как всегда, согласилась с ним.
За ужином, чувствуя дурное настроение хозяина усадьбы, домочадцы притихли, на цыпочках ходила прислуга, страшась вызвать гнев барина. Илья Сергеевич обыкновенно отсутствием аппетита не страдал, но сегодня ему кусок не лез в горло. А всё из-за мыслей, что непрестанно вращались вокруг Марьи Филипповны и Соколинского. Отужинав, Урусов поднялся из-за стола, поцеловал в щёку мать, пожелал ей и сестре «доброй ночи» и удалился к себе.
Камердинер распахнул окно в его спальне, потому как спать летом Илья Сергеевич любил непременно с открытым окном. Отпустив прислугу и погасив свечи, Урусов, облачённый в домашний халат, устроился в кресле с трубкой. Табачный дым от трубки исчезал в распахнутом окне. Чуть слышно шелестела листва деревьев, где-то в отдалении запел соловей, поначалу робко, словно пробуя голос, а после всё звонче и звонче, призывая подругу. Илья Сергеевич тяжело вздохнул, вытряхнул пепел из погасшей трубки и присел на подоконник.
Соколинский явно оправдывался, Марья Филипповна выглядела испуганной, видимо, им обоим было, что скрывать. Единственное, чего князь Урусов не мог принять, как воспитанная барышня, коей он всегда считал mademoiselle Ракитину, могла повести себя столь скандально. Впрочем, возможно всё дело в нём самом? В том, что он сам возвёл её на пьедестал, а Марья Филипповна оказалась просто легкомысленной девицей, не отягощённой моральными принципами? Видимо, так и есть, и ему следует перестать думать о ней, забыть и обратить своё внимание на барышню более достойную. Но все доводы разума не могли заполнить той пустоты, что образовалась в сердце. Холодно стало внутри, ничто более не согревало его. Когда он думал о будущем, это будущее прочно было связано с Марьей Филипповной. Он желал видеть её своей женой, матерью своих детей, желал, чтобы она одна разделила с ним всю жизнь. Но отныне это всё было невозможно.
Илья Сергеевич перебрался в постель, где долго ещё лежал с открытыми глазами, неотрывно глядя в потолок и прислушиваясь к усиливающемуся шуму ветра за окном. Стало прохладнее, вдалеке громыхнуло. Следующий раскат грома послышался ещё ближе. Всполох молнии на мгновении мертвенно бледным светом осветил спальню, и тотчас сотряс землю громовой раскат такой силы, что зазвенели стёкла. В коридоре послышалась торопливая поступь, взъерошенный камердинер князя заглянул в комнату и бросился затворять открытые створки:
- Батюшки светы, Илья Сергеевич, вот разгулялась-то!
- Ступай, Демьян. Я сам.
После ухода камердинера Илья Сергеевич вновь присел на подоконник и стал ждать. Князь любил разгул стихии. В такие мгновения он переживал необыкновенным душевный подъём, смесь страха и восторга перед величием и мощью природных сил. Именно тогда приходило понимание, сколь жалок и ничтожен человек в целом мире, в огромной вселенной, как незначительные и пусты его проблемы по сравнению с величием мироздания.
Дождь, постепенно усиливаясь, закапал на террасу под окном, где сидел князь, и вскоре обрушился настоящим сплошным потоком, пригибая к земле цветы, что росли в вазонах вдоль широкой лестницы, ведущей в парк. Вытянув руку, Илья Сергеевич подставил ладонь косым струям, а после провёл по лицу мокрыми пальцами.