Произвол судьбы

Едва веревка упала на пол, я поспешил воспользоваться привилегированным положением единственного обитателя заваленной всякими деликатесами кладовой и незамедлительно стянул подвешенную над моей головой связку копченых колбас. Моя совесть, возмутившаяся было подобным мародерством, крепко уснула, успокоенная данным ей обещанием подарить трактирщику корону Алавара, и я, воодушевленный ее молчанием, принялся уничтожать все, что, по моему мнению, было достойно внимания.

Появление Алавара заставило меня подавиться одним из знаменитых эльмарионских сыров и спрятать за спину недопитую бутылку эльфийского вина, которую хозяин, по-видимому, берег для какого-то праздника, но так и не смог укрыть от моего потрясающего чутья на всевозможные тайники. Можно было особенно не суетиться — Алавар был один, и справиться с ним я смог бы и без оружия. Но я уже начал воспринимать происходящее как забавную игру, а играть надо было по правилам: раз уж меня связали, то кушать, а тем более пить я никак не должен, а должен лежать или в крайнем случае сидеть на полу и ругаться плохими словами. Поэтому я с трудом проглотил остатки сыра, набрал в легкие побольше воздуха и брякнул первое, что пришло в голову:

— Ты, плевок судьбы, стучаться надо, когда входишь к принцу!

Все-таки служба в Королевской гвардии накладывает на людей некоторый отпечаток. Бедняга Алавар вытянулся в струночку и скороговоркой выпалил:

— Виноват, ваше высо… Тьфу! Чтоб ты сдох, Рикланд! Провались ты в Бездну со своим командирским голосом! Что ржешь? Совсем ума лишился? Ты ж у меня в руках, и, можешь не сомневаться, скоро лорд Готрид получит твою развеселую голову на золотом блюде! До сих пор не дошло, что ли?

Наверное, надо было изобразить на лице хотя бы подобие огорчения по поводу страшной угрозы Алавара, но я упорно продолжал хохотать. Этот не в меру самоуверенный тип был такой смешной. Одна мысль о том, как вытянется его лицо, когда он вознамерится меня убить и обнаружит, что я, оказывается, могу сопротивляться, приводила меня в бурный восторг. Но Алавар не спешил доставить мне удовольствие и попытаться убить. Вместо этого он просто решил посвятить меня в свои далеко идущие планы относительно моей персоны.

— Ладно, веселись, пока жив, — благосклонно разрешил он. — Думаю, с жирным Готридом можно будет неплохо поторговаться. Я пригрожу ему, что освобожу тебя, если он не заплатит за твою голову, скажем, втрое больше…

— Да ты до стольких считать не умеешь, умник, — еще больше развеселился я. — А у Готрида столько золота не наберется! Обманет он тебя, обязательно обманет!

— Ну, это уже не твоя забота. Свои деньги я как-нибудь сосчитаю, — пообещал Алавар. — И запомни, — добавил он, поднося кулак к самому моему носу, — вздумаешь моим людям зубы заговаривать на тему, кто есть кто на самом деле, — своих зубов не досчитаешься! Думаю, лорд Готрид опознает твою голову и без белозубой улыбки!

Стерпеть такую наглость я уже не мог. Резко оборвав смех и сделав грозную мину, я, рыча: «Как ты мне надоел, Алавар!», вскочил на ноги, ударил опешившего самозванца ногой в живот, согнутым локтем по шее и заломил руку за спину так, что бедняга взвыл, согнулся пополам, а его массивная золотая корона, соскочив с головы, со звоном покатилась по полу и, описав полукруг, улеглась рядом с моей недопитой бутылкой. Я проводил корону взглядом, подумав, что, найдя ее здесь, трактирщик не будет особенно проклинать меня за нанесенный его запасам ущерб, после чего забрал у Алавара меч и ремень с парой очень неплохих кинжалов и торжествующе сообщил:

— Кажется, твой план не сработал, придется осуществлять мой!

— Имей в виду, Рикланд, мои люди предупреждены. Если со мной что случится, они подожгут сарай! — сквозь стиснутые от боли зубы выдохнул Алавар, но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.

— Знаешь, Алавар, — проникновенным тоном возразил я, — почему-то мне кажется, что ты не позволишь своим людям это сделать. Более того, я просто уверен, что ты сам объяснишь этим наивным ребятам, которые так долго тебе верили, кто из нас есть кто на самом деле. Я думаю, так для тебя будет даже лучше. Ведь ты не захочешь умирать в течение трех дней, когда это можно сделать гораздо быстрее?

Надо отдать Алавару должное, он умел проигрывать достойно. Пройдоха не стал умолять о пощаде, ругаться последними словами или дергаться в моей мертвой хватке, а, понурив голову, покорно отправился со мной в обеденный зал трактира, где теоретически должны были продолжать накачиваться вином, а может, уже мучиться похмельем его наемники.

К моему полному изумлению, зал был пуст, если не считать громко храпевшего под столом лысого краснощекого толстяка с совершенно счастливым лицом. Зато с улицы раздавались характерные звуки настоящего сражения — звон оружия и самые разнообразные вопли, начиная от предсмертных проклятий и кончая торжествующими возгласами. Можно было подумать, что отец начал войну с Эльмарионом, если бы до меня внезапно не дошло, что это моя лихая дружина наконец догнала меня и с воодушевлением принялась исполнять приказ никого не оставлять в живых. Все было бы замечательно, если бы я к этому времени не передумал поголовно истреблять отряд Алавара, решив, что гораздо лучше будет просто объяснить этим обманутым людям, что их так называемый принц ничем не отличается от заурядного атамана разбойничьей шайки.

— Отдохни пока. — Я аккуратно ударил Алавара в висок рукояткой меча и, оставив его обмякшее тело на полу в обществе счастливого толстяка, выскочил наружу.

На широкой площади перед трактиром мои храбрые, но в большинстве своем неумелые оборванцы пытались уничтожить более умелых, но, опять же, в большинстве вдрызг пьяных воинов Алавара, и остановить это кровопролитие не было никакой возможности. То есть вообще-то остановить было можно, для этого надо было всего лишь приказать своим людям отступить, но заставить себя отдать приказ об отступлении, когда битва почти выиграна, у меня бы просто не повернулся язык. Жизнь горстки кретинов, позволивших Алавару обвести себя вокруг пальца, не стоила того, чтобы ронять авторитет, отдавая глупые приказы. Оставалось одно — победить с минимальными потерями, и я, прокричав: «Сдохните, трусливые псы, от меча вашего бывшего хозяина!» — взмахнул мечом Алавара и бросился в самую гущу сражения, забыв обо всем на свете и всецело отдавшись пьянящему восторгу схватки.

Не знаю, сколько человек успело пасть от моей руки, — меч Алавара пользовался большим спросом среди врагов. Они так и лезли под его узорчатое лезвие, нападая на меня со всех сторон. Но внезапно я остановился. Молодой парнишка, наверное, мой ровесник, наскочивший на меня с криком: «Умри!», напоролся на острие меча, по-детски изумленно уставился на свою окровавленную руку, которой схватился было за распоротый живот, и, падая к моим ногам, почти шепотом закончил: «За Рикланда!»

— Подожди, парень, не умирай! — кричал я. — Ведь это я — Рикланд! Тебя обманули! — Но было уже поздно, мальчишка умер, а я чуть было не поплатился склоненной над ним головой. Хорошо, что, как говорят королевские наемники, у меня есть глаза на спине. — Все, хватит крови! — заорал я на всю площадь, выбивая из рук перепачканного кровью верзилы занесенный надо мной меч. — Сдавайтесь, и я сохраню вам жизни!

Естественно, не все противники приняли мое предложение с радостью, но прием, которым я уложил Гунарта Сильного в замке Урманда, действовал безотказно, когда мне не хотелось никого убивать. Вскоре, правда, не без помощи моей доблестной дружины, я получил в свое полное распоряжение около двух десятков крепко связанных и медленно приходящих в себя людей. Осталось только привести Алавара и побеседовать с ним по душам в их присутствии, но не тут-то было. В обеденном зале трактира, где я его оставил, Алавара не было. Служанка, пытавшаяся создать некоторую иллюзию порядка, таинственным шепотом сообщила, что Алавар успел прийти в себя и улизнуть через черный ход.

На узкой улочке за трактиром не было ни души, но Алавар мог прятаться в любом из аккуратных белых домиков с соломенными крышами, которые выстроились с двух сторон вдоль улицы от самого трактира до конюшни. Заборов и симпатичных садиков здесь не было, зато была довольно неприглядная сточная канава и никого похожего на Алавара, разве что с комфортом расположившаяся в ней жирная свинья.