Страница 78 из 183
- Вчера у короля был тот закон, сегодня другой. А мы обязаны выполнять всё, чего нам приказали. Мы люди подневольные.
Быстро прохожу мимо людей, переругивающихся со стражником, и пролезаю в щель. Если считать в ягодах, с меня взяли больше, чем с тех людей, но требовать справедливости глупо, ведь вступиться за меня некому. То есть, не отрывать же мир от его важных дел по таким пустякам.
«Ничего, я не в обиде, - отозвалась Мириона, - Ты, главное, держись, Алина!»
Спросив дорогу, я направилась к столичному рынку. Вначале страшно робела, казалось, все люди на меня смотрят. И вообще, вдруг я скажу не то, выдам себя?
Но, в общем-то, люди смотрели вообще по сторонам. И на меня, и на всех смотрели. И лицами были как светопольцы, но синеглазых и голубоглазых было много, как у нас – сероглазых. Правда, их девушки и девочки часто носили тускло-зелёные платья с коричневой или красной вышивкой. А светлые, белые почти, да с красной вышивкой – носили уже замужние женщины. Да незамужние порою заплетали две косы вместо одной. Рукава платьев узкие. В поясах да в тесьме, которой мужчины или женщины, подростки и дети собирали волосы, часто были круги в узоре. Но на одежде – вышивка почти как у нас. Цветочные узоры, да птицы – и не отличишь. Иногда на предплечьях большие нашивки были с вышивкой – там уж их мастерицы состязались как могли – но и у нас так украшать одежду верхнюю любят. И тоже обычно красною вышивкой.
И дома… дома вообще как у нас были! Если бы не одежда, местами отличная от нас, если бы не обилие синих глаз – я бы подумала, что попала в незнакомый мне город родной страны! Да, впрочем, Враждующие страны – это всё Белый край.
Большинство встречавшихся мне горожан были плохо одеты. Проходя мимо фонтана, увидела несколько дам и кавалеров. Их одежда была какой-то тусклой, бледной. Не таких ярких цветов, как носила светопольская знать. Но ткани те же, фасоны похожи. Их дамы тоже любили юбки шить со складками, попышней чтоб. Мужчины-аристократы также носили штаны, рубашку длинную, пояс широкий, сапоги. Тоже оружие при себе часто носили. Из простолюдинов-то – почти нет. Всего лишь двое, пожилой мужчина и дама рядом с ним, посверкивали драгоценными камнями, оправленными в золото и серебро, и на шеях, и на одеждах, и на предплечьях и на пальцах. Неужели, это Новодалье, известное своим богатством и пышностью? Или слухи лживы, или долгая вражда лишила новодальцев былого блеска? Или то собрались не самые важные представители местной знати? Впрочем, какое мне дело? Да и опасно мне слишком много пялиться на них, а то как бы ни выдать себя.
На маленьком рынке было людно и шумно. На меня вначале косились с подозрением, потом начали подходить, разглядывать ягоды. Почти все подошедшие покупали. Вскоре кто-то пожаловался мне на «мужика, за пригоршню пятнадцать медных берущего» и на «бедную жизнь горожан, которым ягод поесть хочется». Я изумилась, услышав об этом наглеце, а женщина, на него жалующаяся, начала говорить заодно и про свою трудную жизнь, и про старых немощных родителей, и про малых детей, и про ленивого мужа. Говорила долго, уныло. Горожане косились на нас и проходили мимо. Одна худая новодалька проворчала:
- У тебя хотя бы муж есть!
- Заряна, прости! – смутилась моя собеседница.
Та только рукой взмахнула и удалилась, нахмурившись. Вдова, видимо.
- Поговорила с тобой чуток – и полегчало мне, - вздохнула женщина. – А у тебя самой кто-нибудь есть?
- Никого.
- Горе из-за этой вражды.
- Верно. Не будь вражды, многих бед бы не было.
Новодалька улыбнулась мне грустно – и мне от этой её улыбки самой стало тоскливо – и сказала:
- Мне трудно представить другую жизнь.
Да, люди уже и не думали, что могло бы быть, если бы прекратилась вражда.
- Семьи оставались бы целыми, наши дети бы играли друг с другом и…
Женщина слушала внимательно и пару раз даже мечтательно улыбнулась. Кто-то из идущих мимо горожан приостанавливался и оставался послушать. Кто-то язвительно или недоверчиво усмехался. Затем все, кто слушали меня, разошлись. Начали расходиться покупатели, торговцы. Пока медлила, не решаясь спросить, до какого часа разрешено торговать, на рынке появились худенькая девочка в дорогом тёмном платье с узким подолом, расширяющимся от колен к ступням, и широкоплечий воин в кольчуге, с мечом в светлых ножнах.
Что-то в лице девочки привлекало внимание. На первый взгляд оно казалось спокойным, но на второй, более внимательный, каким-то трагично безучастным. К тому же, кожа её была подозрительно бледной, как будто она много времени сидела дома, избегая встречи с солнечными лучами. Или была нездорова. А в глазах почти растаяла жизнь. Что же случилось с ней? О, как бы я хотела зажечь в ней тёплый, ликующий огонёк, который должен светить в детских глазах! Впрочем, ребёнок ли она? Дети должны верить в сказки и победу добра над злом, должны смеяться и играть, бегать, зажигать в усталых сердцах взрослых желание делать добро. Но дети Враждующих стран очень редко бывали такими: они слишком быстро вырастали, слишком рано начинали ненавидеть, желая отомстить. Стоило ли отдавать драгоценные годы детства на такие грустные мечты? И могли ли они стать другими в странах, где затянулась вражда?