Страница 105 из 183
Плача, уткнулась лицом в её волосы. Цветана стала гладить меня по голове и тихо запела колыбельную, видимо, ту, что ей когда-то пела няня, когда она горько плакала:
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Ветерок подхватит волосы,
В танце озорном закружитесь.
В жизни тёмные бывают полосы,
В них рассветы обнаружитесь!
Каждая душа приходит в мир,
Принося с собой мечту заветную.
Если вспомнишь ты свою мечту,
То начнёшь свою тропу рассветную.
Пусть всегда сияют твои глазоньки,
Пусть в душе твоей сияет солнышко.
Пусть горит огонь мечты везде,
А у бед у всех бывает донышко.
Как бы ни была страшна беда,
Тот, кто выход ищет, да найдёт его.
Твои мысли да мечты твои – еда,
Тому, что случится после дня сего.
Потому не мысли зла и о добре мечтай,
Как бы ни была странна светлая твоя мечта,
Коли скажешь ей душою: «Расцветай!»,
То тогда и в твоей жизни расцветёт она.
Расплету твои я косоньки,
Расчешу их гребнем ясневым,
И придёт покой к душе,
Солнышко моё ты ясное.
Она пела красиво. Милый чистый красивый голос. И я затихла в кольце её тёплых рук. Она ещё долго продолжала гладить меня по голове и по щекам, иногда осторожно целуя в затылок.
В коридоре послышались шаги. Цветана вскочила, прижалась ко мне. Она сильно дрожала, а её ладошки были очень холодные.
Через вечность, наполненную мукой ожидания, в подвальное помещение втолкнули другого несчастного. Дверь со скрипом захлопнулась, глухо лязгнул железный засов. Кто-то застыл слева от двери, куда не попадал тусклый свет через тоненькое окошко, разбитое на три части толстыми ржавыми прутьями. Лица мы не видели совсем. Разве что различим был силуэт невысокого щуплого парнишки. Он молча опустился на пол и то ли задумался, то ли заснул.
- Есть так хочется… - прошептала девочка.
И я запоздало вспомнила про пирожок в моём кармане, который с утра взяла на прогулку для моей подопечной. От тревог совсем про него забыла. Когда достала, пирожок уже превратился в мягкую, местами липкую лепёшку. Парнишка дёрнулся, видимо, не спал и почуял запах. Я разломила пирог на три части: большую девчонке, а другую, поменьше, переломила ещё раз и меньшую часть протянула третьему пленнику.
- Благодарствую! – сказал он хрипло, - Я уже три дня ничего не ел.
Куча заплесневелой соломы и оборванных тряпок, до того темневшая в углу, вдруг зашевелилась. Оказывается, тут ещё кто-то был. Возможно, всё это время лежал без сознания или вообще не желал с нами говорить. Наверняка тоже голодный.
Ощупывая стену, подошла к несчастному, осторожно нащупала его худую руку и вложила в неё свою долю. Тот быстро цапнул подношение, откусил часть, подавился, закашлялся. Хотела осторожно похлопать его по спине, но пленник вскрикнул и поспешно отодвинулся. Мальчишка. Не большой. Моя ладонь успела ощутить порванную ткань на его спине и струйку чего-то тёплого. Раненный. Несколько часов или дней пролежал тут без чувств, позабытый всеми, а может, оставленный беспощадным Бориславом на гибель. Бедняга.
Проглотив еду, мальчишка хрипло засмеялся. Смех оборвался, сменившись стоном. Справившись с болью, пленник горько произнёс:
- Сегодня какая-то простолюдинка дала мне милостынь. Какое счастье, что мои родители до этого не дожили!
Значит, он из знати. Такой маленький, но злой наследник его не пощадил. И родителей юнца казнил. И почему Мстислав не вмешался?..
Парнишка подошёл к мальчишке: тот торопливо отполз назад, приложился затылком о стену, ойкнул.
- На, поешь, - сказал четвёртый узник и сунул хаму свою долю, - Должно быть, ты не ел ещё дольше, раз всё-таки взял протянутую тебе еду.
Юнец не заставил себя упрашивать: схватил подачку, проглотил, почти не жуя, так же быстро, как и предыдущую. Цветана, тронутая такой щедростью старшего, отдала ему свою долю.