Страница 64 из 118
— Все у нас в голове, Раро, — День придвинулся ближе, наклонился, чтобы его увидели, и постучал себя согнутым пальцем по лбу. — Все границы, рамки, препятствия и каменные стены здесь, у нас в мозгах. Или в том, что их заменяет. Сможешь расширить свой описательный реестр — границы станут преодолимы.
— Ты меня за руку взял.
— Я тебе просто помог, вписал в твой реестр еще строчку. Ты ее, конечно, сотрешь, в твоем утвержденном и заверенном списке таких строчек не водится. Но если вписывать ее упорно и достаточно долго, глядишь, она в твоем списке все-таки останется. Сможешь сам сюда ходить, без моей помощи.
— Правда?
День улыбнулся. Сморщил нос, не ответил. Убрался из поля зрения. Рядом зашуршала листва, щелкнула пряжка на рюкзаке. Кровь унялась, Рамиро сел и снова прислонился спиной к дереву. Чертова нога. Надо перемотать.
— Какая гадость эти ваши галеты, — пробурчал напарник с набитым ртом. — Лучше бумагу жевать, честное слово…
Если задержаться в этом месте на ночь, то на лес опустятся дымчатые сумерки и туман станет холодным, а День исчезнет и вернется только под утро. Пару раз Рамиро находил поблизости оленьи следы, здоровенные, размером с его руку с растопыренными пальцами — а рука у Рамиро была немаленькая. Совы в темноте смотрят кошачьими глазами, на границе сна слышится рычание — ударом, как человеческий вскрик.
Когда Рамиро был подростком, он мечтал о волшебном. Зачитывался книгами о дролери и Рыцаре-под-Холмом. Мечтал, что когда-нибудь, краем глаза, мельком, — увидит чудо.
Когда чудо суют тебе каждый день, как пластырь или бутерброд, — сердце начинает сбоить. Разум, впрочем, тоже. Главное — не задумываться.
Он все-таки зашевелился, носком сапога поддел пятку другого, пытаясь стащить, потом замер, прислушиваясь.
В небе, нарастая, возник гул. Знакомый до ломоты в зубах. Макабринские «мертвые головы», как они тут оказались? Не одна, — много, целая эскадрилья.
Не может быть.
— День?
Напарник спал на сухом мху, съехав со своего рюкзака, рука откинута, недоеденная галета выпала из разжавшихся пальцев. В синем небе над лесными кронами рокотали моторы.
— Эй, ясный, проснись! Да проснись же, пропасть!
Он не просыпался.
Зато проснулся Рамиро.
Рокот моторов никуда не делся. Тот самый, узнаваемый: «мертвые головы», не одна, а целая эскадрилья. Грохотало небо, лязгали гусеницами танки, взревывали двигатели грузовиков, гудели клаксоны, неразборчиво вопил громкоговоритель, играла бравурная музыка.
И боль никуда не делась — теперь не блуждающая, а вполне определенная: ныла исполосованная рука, зашитая вчера в травмпункте.
Рамиро тряхнул головой, дурной от лекарств и недосыпа; поморщился, оглядел забинтованные пальцы. Скомканная одежда валялась на полу, вся в бурых пятнах. Рамиро добыл из кармана пустую пачку, смял, отбросил. Поднялся, пошатываясь. Спустился с антресолей, забрел на кухню, безрезультатно поискал там.
Во рту было мерзко, башка трещала. Некоторые лекарства дают похмелье хуже иной арварановки.
Горячие солнечные квадраты лежали на полу мастерской среди рассыпанных набросков и бумажного крошева. Небо за пыльным стеклом гремело и слепило глаза.
Вышел на террасу босиком, в трусах и майке, не заботясь напугать престарелую соседку; впрочем, она на своем веку и не то видала.
Облокотился на широченные перила с балясинами, уже разогретые солнцем. На каменных тумбах в гипсовых вазонах пламенели герани. Кружили голуби в проеме двора.
С Рамирова восьмого этажа открывался прекрасный вид на канал и университетский парк, за крышами домов вставали шпили высоток, в солнечном мареве терялась вершина Коронады, Королевского Холма.
Приложил ладонь к глазам — блистающие небеса ревели. Тупорылые подкрашенные солнцем в цвет слоновой кости «мертвые головы» развернули над городом радужный дымный шлейф. Правее, над домами, которые прятали от Рамиро проспект Победы, тяжелые военные вертолеты тащили знамена с гербами высоких лордов. С проспекта доносился лязг гусениц и взрывы ликующих воплей. Там, по Старостержскому шоссе, по Ястребской, по Победе, мимо университетских садов, через Семилесную и Морскую шли танки.
Музыка и крики «да здравствует!» вдруг рывком приблизились — соседка распахнула окно на кухне, где во всю мочь голосило радио. Шум с проспекта запаздывал, отзывался эхом.
— Парад техники открыли войска противовоздушной обороны сэна Агилара… На Соборной площади парадные колонны слушателей военных академий, будущих командиров королевских частей и подразделений, добрых рыцарей и храбрых воинов…
Двадцать второго июня тридцать седьмого года приставленные к наградам бойцы диверсионно-разведывательной части сэна Бресса Маренга-Минора, в их числе капитан (а теперь майор и командир роты) Хасинто Кадена и его люди, приняли участие в параде, посвященном коронации и свадьбе Герейна Лавенга, верховного короля Дара.