Страница 61 из 118
— Это драконидская отопительная система, — шепотом сказал мальчишка. — Замок потом сверху построили, а первый этаж и подвалы везде старые, им больше тыщи лет уже…
Пространство, в которое они протиснулись, было низким, не более двух локтей в высоту. Приходилось ползти на животе. Темное, сырое, в воздухе висит запах каменной крошки, затхлости и пыли. Никаких перегородок, во все стороны идут ряды прямоугольных опор; он вытянул руку и пощупал: кирпич, неровные, схваченные цементом швы, ноздреватая поверхность немыслимо древней глины…
Давно пора заложить все диким камнем, сказал Лусеро Нурран. Они стояли втроем на крепостной стене, и по бухте Ла Бока шли когги с полосатыми парусами, ветер рвал синие вымпелы на мачтах. Дрожь пробирает, когда думаю об этих переходах, — там, внизу. Эхо в подвалах такое гулкое… украдут еще нашего принца.
Какой я теперь принц, ответил он. Так… название одно.
А Альба рассмеялся, обнял его за плечи и обругал Нуррана трусишкой. Пора ехать в Катандерану, мое прекрасное Высочество, сорвем тебе звезду с неба. Если будет на то твоя воля.
Чаячьими голосами пел ветер, и пальцы Альбы подрагивали, как дрожат когти кречета, готового упасть на добычу.
Ехать — так ехать, что же, а подвалы мы оставим мертвецам и привидениям, улыбнулся Лус, который никогда не был трусом, и не был предателем, а просто был сыном своего отца.
И тогда когти кречета сжались. И швырнули его в огонь.
— Сэньо… добрый сэньо… С вами все в порядке?
Он с всхрипом продышался сквозь стиснувший горло спазм, поднял голову и некоторое время позорно утирался рукавом. Сердце колотилось, болела содранная о камень пола щека.
— Да… все. Я в порядке. В порядке, — твердо повторил он, не видя ничего из-за радужных кругов перед глазами. — У тебя должен быть… источник освещения.
— Фонарик.
— Пускай фонарик.
Послышался щелчок, и слабый лучик выхватил все те же бесконечные ряды кирпичных столбов и низкий серый потолок.
Это я мертвец. Это я привидение. Это меня давно надо упрятать в могилу, потому что я почти уже не помню ваших лиц. Я все забыл. Мне восемьсот лет.
— Чего ждешь, поползли, — сказал он злым хриплым шепотом.
— Я… я не знаю… куда.
Мальчишка тяжело дышал рядом, у него, похоже, поднималась температура. Из-под повязки сочился слабый запах крови, мучительно раздражая ноздри.
Не думать об этом. Думать о рейне. Ей сейчас худо… хуже всех.
Боль, страх, отчаяние, тоска…
Каждый полуночный чует человеческое страдание, как оса — потекший от спелости фрукт.
Как… как стервятник чует падаль.
Он передернулся от отвращения к самому себе, потом перевернулся на спину и уставился в темноту.
— Сэньо…
— Тише. Подожди, пожалуйста.
Серый тяжелый камень. Дерево перекрытий. Драконидский бетон. Люди, полный замок людей; живая, теплая плоть…
Мальчишка лежал тихо, стараясь не шевелиться, но в груди у него похрипывало. Ему было жутко и тоскливо — это сбивало.
Он закрыл глаза.
Люди, люди повсюду, ждут чего-то, опасаются; их страх сочится сквозь стены.
Асерли, наверное, блаженствовал бы тут.
Будь ты проклят, Асерли.
Будь проклята Полночь.
Он ждал, чутко всматриваясь в каждую тень, проходящую над ними.
Я погиб под Маргерией, сказал Лусеро Нурран. Мое тело не смогли опознать и погребли в общей могиле. А где был ты?
Я погиб в Большом Крыле во время осады, сказал Итан Авероха. Мы держались до последнего. Крепость взяли предательством. А где был ты?
Я год провел в темнице, в цепях, сказал Сакрэ Альба. А потом жил еще очень долго. И счастливо. Я забыл тебя. Мне все равно, где ты был.
Я умер, сказал отец.
Я умерла, сказала Летта.
Нас не воскресить никакими постановками, никакими спектаклями. Самый лучший режиссер не поможет.
Резь в груди стала непереносимой, нож дергался под ребрами, как живой; он попытался вдохнуть, — не смог, выгнулся, снова захрипел, царапая пальцами пол. Потом вдруг почуял боль сильнее своей, отчаяние горше собственного.
Тк-тк-тк, кто-то мерил шагами пол, метался, как зверь в клетке, не зная, где выход.
Он открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно.
— Она тут, близко, — сказал он очумевшему от страха мальчишке. — Рукой подать. Ты ведь очень любишь свою рейну?