Я так хочу

Взрывы хохота доносились реже, словно очаги пожара стихийно возникали и гасли. Сколько людей сегодня в доме сморило усталостью? Лина не знала. Комната в торце, самая удалённая от гостиной, была спокойнее и уютнее её претенциозной спальни с непомерной супружеской кроватью, которую она уступила лысому звукорежиссёру с "внучкой" – так в шутку звал Стюарт маленькую пышногрудую тайку. После того как вилла обратилась в полевую базу скрещённую со "Студией 54" ценность квадратных футов измерялась не видом из окна, изяществом отделки и ортопедическим матрасом, а удалённостью от опасных развязок, проходных магистралей, звуконепроницаемостью и надёжными дверями.

Лина свесила кисти с подлокотников кресла и откинула голову. Острые листья пальмы, что тянулись из сада в окно, расчертили потолок веером теней. Впервые за много дней отчётливо шумел океан. Лина представляла, как тонны воды разбиваются о камень – точат и точат, словно архитектор ваяющий мемориал, неутомимый, как тоска, что обгладывала кости...

Расслабленные мышцы подобрались, среагировав быстрее разума. Обуздывая радость, Лина схватила халат. Заливистый лай из глубины холла вторил торопливым шагам. Она пустилась по коридору бегом. На середине лестницы остановилась. Пальцы впились в перила и побелели, удержав на месте.

Нагромождение хрустальных блоков дизайнерской люстры окружили мягким светом рояль, протянули блики по мрамору камина, подле которого, поджав под себя ботинок, сидел Берри. Оборвав аккорд, он перегнулся через гитару и почесал ретривера за ушами. Виляя хвостом, пёс суетился, норовил облизать ласкающие руки. Потрепав золотую холку, Берри взял карандаш. Быстро исписал клочок бумаги, поглядел на запись и зашипел под нос. Недовольно взъерошил волосы, перебрал мятые страницы у ног: расправлял и вновь сминал, уворачиваясь от розового языка, который ловил губы. Чёрный нос тыкался в плечо, обнюхивал рубашку, джинсы. Широкая лапа настойчиво царапала локоть, но Кристофер хмурился и смотрел в ноты. Пёс вздохнул и распластался у коленей, ткнулся мордой в потрёпанную тетрадь.

Угловатая ладонь выронила страницу и легла на струны.

В тени перил Лина опустилась на ступеньку, стараясь вздохом не нарушить хрупкую интимность. Из хаоса и мусора вершилась музыка. Совершенная в своей простоте, обнажённая как новорождённое дитя – вынутая и переложенная на струны душа. Сквозняки тянулись над полом, забирались под халат. Мурашки покрыли сведённые холодом бедра, но Лина не замечала. Кожу жалили морозные аккорды, эмоциональные, красноречивые. Она не смела, прервать таинство. Тёмная мелодия рвала нервные связи, вытягивалась в венах больно и восхитительно, будто масляная краска, рисуя нерастворимый минорный след.

Постепенно бой смягчился, сделался прозрачным. Серый рассвет коснулся ступней. Ночь отползла к стенам, точно покинула поле боя, а остров света потускнел, истратив силы на изгнание злых духов. Кристофер выпростал из-под себя ногу. Длинное тело напиталось странной музыкой и расслабилось на полу. Гитара замяукала тише, потом умолкла.

Лина разогнула онемевшие конечности. Подождала, пока мышцы наполнятся кровью, поднялась и осторожно спустилась по ступенькам. Пёс вскинул голову, протяжно зевнул. Обхватив ребра, Лина остановилась посреди комнаты. Сцепив на гитаре пальцы, Кристофер спал. На её ковре, в её гостиной – муж, который существовал только на бумаге... Она разглядывала подмятый ботинком шерстяной ворс, брошенный в кресло карандаш, вырванные тетрадные страницы и, завидовала неодушевлённым предметам, почти так же сильно, как ретривиру. Они часть его жизни, и нужны какие есть без всяких условностей.

Стащив плед с дивана, Лина прикрыла ноги спящего. Погасила верхний свет и по-старушечьи поплелась в комнату.

Отрывистый смех, шум воды за стенкой и громкие голоса возвестили о том, что утро в разгаре. Лина оторвала взгляд от садовника, вырывающего сорную траву меж розовых кустов, повела плечами, сбрасывая невидимый груз. Она слезла с подоконника и приняла ледяной душ, мало-помалу возвращая в тело бодрость. Энергично растёрлась полотенцем и надела лёгкий сарафан. Тщательно уложив волосы, накрасила ресницы, замаскировала корректором следы бессонной ночи. Из зеркала по-прежнему глядело бледное отражение. Вздохнув, Лина забросила кисть для румян в ящик трюмо. Кого она обманывает?

Внизу царила беготня, шквал телефонных звонков.

– Чёрный, без кофеина, – буркнула девица, не поднимая глаз от планшета.

– Спасибо... – Лина взяла протянутую кружку.

Из бильярдной появилась высокая фигура. Берри придержал дверь для элегантной брюнетки и выкатил за собой громоздкий чемодан. Встречаясь взглядом с ореховыми глазами за стёклами учительских очков, Лина стиснула чашку, не замечая как обжигает пальцы. Опустив на пол гитарный футляр, Кимберли выпрямилась. Насмешливая улыбка раздвинула пухлые губы. Лина смотрела в довольное лицо, размышляя: какие подробности путаных отношений доверил ей Кристофер?

Она вскинула голову, с деланным интересом следила, как жители дома, словно муравьи, сносили многострадальные коробки, но теперь в обратной последовательности – из холла в черные микроавтобусы. Обалдевший от эмоций ретривер прыгал на ноги, кусал мельтешащие пятки. По плитке стучали каблуки, шелестели подошвы и гремели вокальные стойки, которые тащили по ступеням, а потом тянули через гостиную к металлической куче напротив дверей. Опутанные проводами и рюкзаками парни на миг расступилась. Суин двигалась по-кошачьи бесшумно, она поставила ещё один гитарный футляр рядом с тем, что привезла Кимберли.

Лина закусила губу. Лохматый Ривера маячил в кухне, держась за голову и банку пива, но его объяснений не требовалось, чтобы понять – перед ней Чак и Кёртис...

Мысль не успела причинить боль. Пронзительный визг, утробный лай, и высокий свист тряхнули этаж. Хозяин попытался урезонить заходившегося питомца. Девушку, что перевернула собачью миску и растянулась под охапкой одежды, поднимали тур-менеджер Стив и дегустатор его коктейлей в зелёной бейсболе. Но Лина едва взглянула на переполох, она смотрела на лестницу.