Я так хочу

– Известно, что произошло в Каннах?

– Известно.

Эшли подняла удивленное лицо:

– Хочешь сказать, знаешь, что со дна ущелья выудили красную лепешку, распилили, разворотили, достали кровавые фрагменты Криса и комком фарша отправили догнивать в госпиталь Ниццы?

– В истории болезни его травмы звучат иначе.

– Ты ее видела?

– Адвокат прислал копию.

– Почему ты ещё здесь?

– Потому, что меня это не касается.

– Правда? Ты больше не любишь его?

– Это ничего не меняет.

– И обстоятельство, что он все ещё твой муж, тоже ничего не меняет?

– Формальность. Но с твоей стороны довольно любезно проделать такой долгий путь, чтобы лично пригласить меня в "шоу уродов", – ровно произнесла Лина и сделала маленький глоток.

– Не забыла? Это хорошо. Жалеешь, что не послушалась и заграбастали главную роль? Надеюсь, жалеешь. Но теперь выбирать не приходиться. Или тебе больше импонирует другая роль? Двойной вдовы?

Эшли с удовлетворением отметила, что оскорбление подточило стену отчужденности. Лина смолчала, но побледнела, отчего глаза казались черными. Похоже миссис Олсен не разучилась злиться. Набрав полную грудь воздуха, Эшли усилила натиск:

– Жизнь Кристофера на волоске. Она может оборваться в любой момент, пока мы мило беседуем!

– Эшли, мне очень жаль, но что я могу сделать? – после минутного колебания произнесла Лина. – Вся медицина у его ног. Если светилам науки не дано помочь, тогда кому?

– Светилам науки? – Эшли замерла, не поверив ушам. Столько гневных слов толкнулись в горле, что впервые за девяносто часов бессильные слезы покатились по щекам.

Лина не сделала попытки успокоить. Она отвернулась к окну и молча ждала, пока Эшли возьмет себя в руки. Солнце скрылось за горизонтом, напоследок мазнув алыми разводами деревянную раму, подоконник и тонкий неподвижный профиль. Синие сумерки разлились по комнате.

Высморкавшись в платок, Эшли потянулась к сумочке.

– Я закурю, прости, нервы ни к черту. Расскажу, что знаю и решай сама, касается это тебя или нет.

Лина взяла с полки пепельницу, подлила в стакан чистый джин и оставила полную бутылку на столике. Она зажгла верхний свет, и Эшли моргнула, совсем не заметив, когда гостиная погрузилась в темноту.

– Кит четвертый день в коме. Но дело не в этом. Выйти из нее ему не дадут. Я как безумная разыскивала тебя, чтобы ты помогла защитить его.

– Не понимаю...

– Страховка! – жестко бросила Эшли, тлевшая сигарета дрогнула в пальцах, роняя пепел на столешницу. – Мария получит много денег после смерти сына.

– Зачем ей это? Его доходы и так ее, как и часть моих.

– Каждый вдох Криса обходится дорого. Мария не любит тратить свои деньги – она любит вкладывать чужие. И предпочитает надежные вклады, а сын теперь как ни крути убыточное предприятие. Он изувечен. Потерял ногу и мизинец правой руки. Даже если врачи выведут его из комы – навсегда инвалид, а может и хуже, – Эшли глотком осушила стакан и зло бросила:

– Сейчас ликвидность мертвого Кристофера гораздо выше живого.

– Но это убийство. Ни один доктор на такое не пойдет.

– И правда, – Эшли в упор посмотрела на Лину. – Только у нотариуса есть завещание, а в нем интересный пунктик. Догадываешься чего пожелал Крис?

– В таком случае может стоит прислушаться к нему? – бесцветно отозвалась Лина, выдерживая взгляд. – Эшли, чего ты от меня хочешь?

– Защити его!

– Продлевая муки?

– Вздор! При должном подходе мы поставим его на ноги. Я говорила с адвокатами. Они ничего не сделают без твоего участия. Тебя ищут, чтобы вырвать гребанное согласие, понимаешь? Используют все средства. Будь решительна. Не дай убить его!

– Эшли,– мягко позвала Лина. – Он уже мертв.

– Не говори так! Он дышит!

– Нет, Эшли, это дышит аппарат. Я не могу сделать, то о чем ты просишь.

– Как это не можешь? Ты жена!

– Ты не понимаешь? – покусывая губы, Лина сцепила в замок тонкие пальцы. – Кит хочет смерти. Он не хочет чтобы его спасали. Это понимание едва не стоило мне жизни.

Дважды глубоко затянувшись, Эшли выпустила дым. Она долго смотрела на сидящую напротив девушку. Фраза повисла в воздухе ядовитым облаком сигаретного тумана. Только в отличии от никотина, отравившего легкие, фатализм прозвучавший в тихих словах, подкашивал с первой затяжки.

– Что ты знаешь о муже? Кит рассказывал о себе, о детстве?

– Мы мало разговаривали.

– Так и думала. Не находишь, что мы это уже проходили?

– Пожалуйста, Эшли, не нужно.

– Еще как нужно! Господи, пора дать шанс хоть одному твоему мужу высказаться. Завари покрепче кофе. Я буду говорить за него, и ты меня выслушаешь.