И-2

Дем Михайлов

Инфер-2

Глава 1

— Плохо, коменданте Оди! Дурной пример… очень дурной пример подается нашей молодежи! — никак не могла уняться пухлая бабенка в одеянии похожем на мешок с пришитыми тряпичными цветочками.

Она пыталась казаться милой и мирной. Но у нее нихрена не получалось. Вот вообще нихрена. И только поэтому она еще не улетела в колючие заросли, а продолжала стоять рядом со мной и говорить, говорить, говорить.

На губах легкая мирная улыбка, глазки сверкают. Вот только она не замечает, что ее пожелтелые крупные зубы зло оскалены, она не видит, как мелко и злобно трясется ее шея, как глубока залегшая меж бровей складка и как брезгливо наморщен нос. Все это делало ее похожей на жирную лесную собаку, что звонко тявкала, трусливо припадая к земле.

— Мы пришли сюда за миром! Все двести семьдесят человек! Мы собирались здесь человечек за человечком, бережно относясь друг к другу и делая все, чтобы сохранить здесь эту спокойную уютную атмосферу без насилия. И у нас получалось! Мы брали в руки инструменты, но не оружие. Мы разрешали конфликты спорами, а ростки недовольства не давили, а бережно выпалывали с помощью долгих разговоров. Нас становилось все больше. И мы были всем довольны! Пока не… пока не явился ты со своими бойцами. Да, у нас тоже случались мелкие проблемы, согласна, что коменданте Педро был не самым лучшим из нас, понимаю, что многие задания милостивой Матушки не выполнялись, но этому всегда была ясная объективная причина и мы признавали свою вину, свои недочеты. И Мать прощала нас! Мы же, позднее, почти каждый вечер устраивали долгие демократичные собрания. Так в древности собиравшиеся мудрецы вместе решали социальные и иные проблемы, подолгу выступая с трибуны. Так зародились принципы демократии и ответственности, что равным грузом легла на плечи каждого из граждан. К этому мы стремимся и здесь! Мы равны! И как равный равному я хочу заявить тебе, коменданте Оди…

Выбросив вперед руку, я сжал пальцы на ее пухлых щеках и резко сдавил, разом ощутив, как с внутренней стороны мясо щек вдавилось в зубы. Заглянув в ее глазки, я сжал пальцы в два раза сильнее.

— М-М-М-М-М-М-М-М!

Подтащив ее ближе, приблизив ее лицо к моему, я медленно ощерился, выдержал паузу и, не обращая внимания на ударивший в нос запах свежайшей мочи, пришедший снизу, заговорил:

— Здесь нет демократии. Здесь нет равных. И никогда не было — ни здесь, ни во всем мире. Демократия — это та сказка, которую сильные, богатые и решающие придумали для слабых, бедных и недовольных. До меня вами правила даже не Мать, а грабитель Педро, что считал себя королем, а вас ни во что не ставил. Теперь здесь я. Но я вам не король. Я надзиратель с шипастой дубиной. Я тот, кто сука приведет здесь все в порядок — и в кратчайшие сроки. И знаешь почему я трачу на тебя слова, ленивая ты тварь? Знаешь?!

— М-М-М-М-М-М!

— Ответ прост. Я трачу на тебя слова и время, чтобы ты, гребаная ленивая дура с раздутой харей и непомерным самомнением на очередном вашем вечернем собрании передала всем здешним — бойтесь гоблина Оди! Бойтесь! Потому что я привык работать с жестким солдатским мясом. Я привык ломать тех, кого ломать тяжело. А тут нет солдат. Сюда со всех окрестностей, спасаясь от тяжелой работы, стекся жиденький вонючий студень гражданской тухлятины. Те, кто покрепче — остались там. Продолжают пахать на сносе старых дорожных эстакад, упорно долбя молотами бетон. Дельцы, трактирщики, портные, сапожники — все остались там! Они вкалывают! Зарабатывают песо! С нетерпением ждут следующего утра, чтобы скорее взяться за тяжелый инструмент и начать пахать! А ленивый студень стекся сюда — потому что у таких как вы, рыхлых, вечно чем-то недовольных, обвиняющих кого угодно, но только не себя, нет и никогда не будет собственных сил для карабканья по крутому склону безжалостной жизни. Вы рабы жизненной социальной гравитации. Лентяи.

— Мы… мы хотим лучшей жизни… мы имеем право…

— Но знаешь, жируха, наевшая бока от безделья… есть парочка средств, способных взбодрить даже таких как вы — боль, смерть, изгнание…. Это лучшие энергетики. Бодрят! Тебя ведь взбодрила боль от выламываемых прямо сейчас зубов?! А?! Взбодрила?!

— М-М-М-М-М-М!

— Боль прочистила твою тупую башку?!

— М-М-М-М-М! Д-А-А-А-А!

Отшвырнув местную активистку, я повторил:

— Бойтесь меня! Тех, кто пашет — я не трону. И защищу от любых внешних тварей. Остальных, ленивых и никчемных, хотящих только безделья — в жопу! Лично затрамбую таких в самую вонючую дохлую гнойную жопу, где и место тем, кто нихера не делает, зато много говорит! Ты меня поняла?

— Да… да, сеньор…. Что ж вы так жестко… я же просто… глас народа…. Глас мирного народа…

— Вы не народ! Вы сброд бежавший от проблем и работы! У вас был шанс подняться, завоевать статус новой системы! И вам дали второй шанс — здесь, на руинах! Вы уже могли бы построить дома, вырубить леса, расширить огороды и сады, обеспечить себя горой продовольствия! Но… все что вы сделали — пара десятков хлипких навесов… да еще нашили тряпичных цветов на одежду.

— Это орхидеи… — всхлипнула пухлая, тяжело поднимаясь на ноги.

— Начинай работать — мой взгляд уперся в ее затрясшуюся рыхлую фигуру — Передай всем каждое мое слово. Без искажений! И добавь — если кто-то хочет свалить — пусть валит!

— Я… — морщась от боли в щеках и деснах, пухлая активистка все же пыталась улыбаться — Я… считаю наша беседа прошла продуктивно… мы многое обсудили… поняли точку зрения каждого и совместно решили… чуть позже мы выработаем четкий план, где каждый получит свою зону ответственности и…

Шагнувший вперед Каппа молча дал ей в лоб, и пухлая снова улетела с тропы. Я смотрел как она ворочается с неким даже… восхищением. Этих не переделать. Даже сейчас они стараются высоко держать головы, изображая из себя опасных кобр, тех, с кем обязательно надо считаться. А в прежние времена, в их славные демократические деньки, эти раздутые заразные клопы создавали куда больше проблем. Считающие себя умным, правыми, ущемленными, а на самом деле просто хотящих меньше работать, но больше зарабатывать.

К зарыдавшей кинулся тощий мужичок, попытался поднять ее, но не преуспел. Выпятив костистую грудь, едва прикрытую натянутой майкой, он перекосил харю, подхватил с земли камень и попер на нас с занесенным над головой оружием. Мы спокойно и утомленно ждали.

Три шага до нас. Шаг агрессора широк, он орет что-то несвязное.

Два шага. Мужичок замедлился, рука с камнем пошла вниз, замерев на уровне плеча.

Шаг… рука опустилась, пальцы разжались и камень упал на землю. Поникший герой затих в полушаге от протяжно зевающего мечника. Он что-то бубнит.

— Передай всем, гнида — шепчу я ему на ухо, прежде чем отшвырнуть со своего пути — Здесь демократии нет. Тут все будут пахать до усрачки, пока из жопы не хлынет кровь вперемешку с ленью и эго. Кто не хочет пахать — пусть идет нахер прямо сегодня. Понял?

— Я передам всем… сейчас же… — мужичок испуганно кричал уже с земли, напоровшись боком на поваленный сучковатый ствол — Передам!

— Но сначала оттащи это бревно к кухонному навесу — улыбнулся я и навел палец на севшую и настороженно прислушивающуюся пухлую — Она тебе поможет.

— Я же сердечница — ахнула она — Давление… в глазах мутится.

— Если через час бревно не будет у кухонного навеса — прикончу обоих. Если кто-то поможет вам — прикончу и вас и помощников.

Не дожидаясь ответа, я зашагал дальше, жестом подозвав к себе и без того спешащего навстречу Хорхе, обогнавшего нас на внедорожнике, доставив к жилой «кляксе» не только наши экзы, но и прочую добычу с подземного коридора — включая демонтированный терминал и его периферию.

— Видел, что было?

— Качали права — кивнул Хорхе и чуть отодвинулся от зло глядящего Каппы, что не забыл о утроенной ставке специалиста механика-водителя-рядового — Мне…