Страница 10 из 11
В средневековой Германии евреям начали выдавать письменные хартии (статуты) с изложением их обязанностей и привилегий. Генеральный статут, подписанный монархом, предоставлял евреям право жить на подвластной ему территории. В местных документах оговаривались условия проживания евреев в конкретном городе. Обычно такие статуты составлялись в тот момент, когда евреи получали право поселиться в определенном месте, но впоследствии новые правители могли их корректировать, составлять заново или вовсе отменять. В Средние века и в раннее Новое время в Польше городские власти руководствовались магдебургским правом и в соответствии с устоявшейся в Германии практикой письменными статутами гарантировали право евреев на проживание и на самоуправление. В 1264 году Болеслав Благочестивый, князь Великой Польши, подписал первый статут, дозволявший евреям жить в Польше. Этот документ послужил образцом для Казимира Великого (правившего в 1333–1370 годах). Этот король и его преемники распространили этот статут на все земли Польши и Литвы. Когда в XVI–XVIII веках источником власти и влияния в Польше и Литве (соединенных Люблинской унией 1569 года) стали не короли, а крупные феодалы-магнаты, евреи начали получать от них новые статуты и поселялись на принадлежащих магнатам землях и в их владельческих городах53. После того как Польша и Литва слились воедино, евреи приняли участие в колонизации новых земель на востоке, в приумножении богатства и власти польских аристократов (в XVI–XVII веках). В эту пору в Польше и Литве сложилась крупнейшая в мире еврейская община.
Королевские грамоты предоставляли широкую корпоративную автономию в Польше и Литве и горожанам-христианам, и евреям. Продвигаясь все дальше на восток, евреи несли с собой институты кегилы и кагала. В Литве и Польше, как и повсюду, кагал собирал налоги в пользу короля и знати. И, как и повсюду, кегила здесь функционировала практически как самостоятельный орган городской власти: в ее юрисдикции находилось еврейское население, и она обладала полномочиями регулировать все социальные, экономические и политические контакты между поляками и евреями54. Эта система самоуправления превосходила автономию более ранних еврейских общин Германии и Франции и даже ту значительную автономию, которую общины получили в раннее Новое время в некоторых странах Европы и в Османской империи55. Польские кегилы разработали сложную систему управления, иерархию внутри кагала (рошим, товим парнасим, титулы выборных глав общины) и назначали специальных чиновников, которые составляли общинные уставы, следили за их соблюдением и вершили суд (порой возникали даже суды двух инстанций, низшей и высшей). Должности были выборными, их ежегодно занимали на временной основе женатые, состоятельные горожане (те, кто мог нести бремя высоких налогов)56. Кагал защищал коллективные интересы общины, и его решения обладали авторитетом закона57. Кагал назначал главного городского раввина, который также возглавлял общинный суд и поэтому назывался ов бейс дин (глава суда). Поскольку кагал имел также право уволить главного раввина и любого другого состоящего у него на жаловании служителя культа, власть в общине была сосредоточена в руках светской элиты.
Средневековые кегилы в Речи Посполитой были связаны между собой посредством ваадов (сеймов), которые, являясь межобщинным институтом, отвечали за благосостояние всего еврейского населения и представляли его интересы перед центральными властями58. Сложившаяся в Польше еврейская автономия сознательно подражала устройству польской аристократии, которая имела представительный орган управления (сейм), принимавший законы для всего государства, а также множество местных сеймиков59. Уникальность ситуации в Речи Посполитой в XVI–XVIII веках заключалась в том, что здесь евреи имели высокий уровень самоуправления помимо местных кагалов, а именно Литовский Ваад и Ваад четырех земель (Ваад арба арацот). Ваад четырех земель (сохранивший это название и после того, как число представленных в нем регионов превысило четыре) собирался дважды в год для составления законов и правил и для разрешения споров между кегилами. А поскольку Ваад также утверждал налоги и собирал их с общин, он пользовался поддержкой королевской власти и в официальных документах именовался на латыни Congressus Judaeorum, то есть Еврейский сейм60.
Внутри польского общества евреи существовали как самоуправляемая корпорация, похожая на польские сословия, но не являвшаяся сословием официально. По мнению Дубнова, современные ему локальные еврейские общины могли в поисках национального единства опереться на этот исторический опыт автономии. Исторические и политические труды Дубнова пронизаны этой идеей: кегилы и ваады исторически заменяли евреям государственное устройство. Средневековый кагал, который на самом деле был институтом корпорации в эпоху корпораций, под пером Дубнова превращается в инструмент национальной политики Нового времени61. При этом Дубнов преувеличивал завершенность еврейской автономии: на самом деле подробности ее устройства постоянно обсуждались и были предметом торга между евреями и христианскими властями. Даже при наличии автономии безопасность евреев и сохранение их привилегий зависели от доброй воли короля, знати или городских властей, ведь в конечном счете авторитет и исполнительную власть кагал получал от христианских правителей, которые и утверждали его статус в качестве единственного посредника между евреями и неевреями. Для такого статуса кагала было необходимо, чтобы рядовые евреи не обращались напрямую к нееврейским властям – условие, которое Эли Ледерхендлер назвал «устойчивым фундаментом» еврейского самоуправления62.
Власти постоянно вмешивались во внутренние дела евреев и в XVIII веке начали активно урезать автономию кегилы, что, как считается, привело к ослаблению связи между общиной и ее членами63. В Речи Посполитой крупные землевладельцы, магнаты, на чьих землях в основном селились евреи, все чаще воспринимали кагал как соперника, покушающегося на их власть над подданными иудейского вероисповедания, и на всем протяжении XVIII века аристократы стремились контролировать кагалы и по возможности даже определять их состав64. В своих исторических трудах Дубнов описывает XVIII век в Польше как период внутреннего раскола в еврейских общинах, внешней угрозы и упадка авторитета общинного руководства. Эта концепция в итоге сделалась общепринятой в еврейской историографии65. Впрочем, не вполне ясно, какого масштаба достиг кризис общины и насколько ослабла еврейская автономия в Речи Посполитой XVIII века66. Безусловно, местные ваады и Ваад четырех земель утратили в XVIII веке прежнее влияние и в 1764 году были распущены из-за финансовых проблем: их долги росли, и власти предпочли более централизованный и эффективный способ сбора налогов. Но на местном уровне вплоть до утраты Польшей государственности в результате разделов между Россией, Пруссией и Австрией (в 1772, 1793 и 1795 годах) кагалы по большей части функционировали как и прежде, то есть как олигархия, контролирующая почти все аспекты религиозной, социальной и экономической жизни евреев67.
53
Polonsky. Jews in Poland and Russia. Vol. 1. P. 42–48.
54
Разбор этой деятельности см.: Hundert G.D. Jews in Poland-Lithuania in the Eighteenth Century: A Genealogy of Modernity. Berkeley, Calif., 2004. P. 79–98.
55
Полезное сопоставление автономии еврейских общин Италии, Голландии, Германии, Османской империи и Восточной Европы см. в: Ruderman D.B. Early Modern Jewry: A New Cultural History. Princeton, New York, 2010. P. 57–98.
56
О бюрократических структурах и процессе выборов см.: Polonsky. Jews in Poland and Russia. Vol. 1. P. 51–52.
57
Хундерт подытоживает: «Итак, неподчинение требованиям общины являлось одновременно и правонарушением, и грехом» (Jews in Poland-Lithuania. P. 80).
58
Lederhendler E. The Decline of the Polish-Lithuanian Kahal // Polin. 1987. Vol. 2. P. 151.
59
Klier J. The Kahal in the Russian Empire. P. 35.
60
Polonsky. Jews in Poland and Russia. Vol. 1. P. 58–61; Teller A. Councils // YIVO Encyclopedia of Jews in Eastern Europe. Vol. 1. New Haven, Co
61
См.: Bartal I. Dubnov’s Image of Medieval Autonomy // A Missionary for History: Essays in Honor of Simon Dubnov / Eds. K. Groberg, A. Greenbaum. Mi
62
Lederhendler E. The Road to Modern Jewish Politics: Political Tradition and Political Reconstruction in the Jewish Community of Tsarist Russia. New York, 1989. P. 12–13.
63
Katz J. Tradition and Crisis: Jewish Society at the End of the Middle Ages. New York, 2000. P. 217–218.
64
Rosman M.J. The Lord’s Jews: Magnate-Jewish Relations in the Polish-Lithuanian Commonwealth During the 18th Century. Cambridge, Mass., 1990. P. 187–205.
65
См.: Dubnow [Dubnov] S.M. History of the Jews in Russia and Poland. Vol. 1. From the Earliest Times Until the Present Day. Philadelphia, 1916; Дубнов С.М. Толдот ха-Хасидут. Тель-Авив, 1930.
66
Спор о том, произошел ли кризис общины в XVIII в., в значительной степени связан с попытками, начинателем которых был Дубнов, объяснить происхождение хасидизма. С точки зрения Дубнова, тяжелые страдания польского еврейства в начале XVIII в. усугублялись давлением раввинистического иудаизма, а хасидизм предлагал альтернативную, популяризированную форму иудаизма, обращенную к эмоциональным потребностям простых евреев. Бенцион Динур впоследствии описывал этот период как эпоху не религиозного, а скорее общинного конфликта: он утверждал, что хасидизм возник из протеста против социального давления в кегилах. Якоб Кац считает возникновение хасидизма непосредственным итогом кризиса общинного руководства. По мнению Каца, общинное руководство повсюду в Восточной Европе становилось все более коррумпированным и лидеры общин удерживали свои позиции с помощью нееврейских властей и вопреки воле народа. Моше Росман и Гершон Хундерт поставили под вопрос масштабы общинного кризиса и страдания евреев в XVIII веке: они доказывают, что на самом деле это была эпоха экономического и демографического подъема для евреев Польши и Литвы. Признавая существование внутренних конфликтов в некоторых кегилах, Хундерт тем не менее оспаривает общую картину кризиса общины в Польше XVIII века. См. гл. «Was There a Communal „Crisis“ in the Eighteenth Century?» в кн.: Hundert G.D. Jews in Poland-Lithuania. P. 99–118. См. также: Дубнов. Толдот ха-Хасидут; Динур Б. Бе-мифне ха-дорот: мехкарим ве-июним бе-решитам шель ха-зманим ха-хадашим бе-толдот Исраэль. Иерусалим, 1955; Katz. Tradition and Crisis. Из недавних работ см.: Hundert G.D. The Jews in a Polish Private Town: The Case of Opatów in the Eighteenth Century. Baltimore, 1992; Rosman. The Lord’s Jews; Idem. Founder of Hasidism: A Quest for the Historical Ba’al Shem Tov. Berkeley, Calif., 1996; Ettinger S. Hasidism and the Kahal in Eastern Europe // Hasidism Reappraised / Eds. J.G. Weiss, A. Rapoport-Albert. London, 1996. P. 64–75. Общий обзор этой дискуссии см.: Etkes I. The Study of Hasidism: Past Trends and New Directions // Ibid. P. 447–464.
67
Предложения модернизировать еврейскую общину Польши и принципы ее автономии выдвигались еврейскими и польскими деятелями в период Четырехлетнего сейма (1788–1792), но они ни к чему не привели. См.: Hundert. Jews in Poland-Lithuania. P. 216–231; Sinkoff N. Out of the Shtetl: Making Jews Modern in the Polish Borderlands. Providence. R.I., 2004. P. 98–105. Обзор подходов прусских, австрийских и российских властей к еврейской автономии в эпоху разделения Польши см. в: Klier J.D. Russia Gathers Her Jews: The Origins of the «Jewish Question» in Russia, 1772–1825. DeKalb, Ill., 1986. P. 38–52 (см. рус. пер.: Клир Дж. Россия собирает своих евреев. М., 2000).