Страница 98 из 124
С тех пор Ксюша жила в какой-то параллельной реальности, в которой она словно бы плыла в мутной, стоячей воде, не видя ничего впереди: ни берега, ни камней, ни подводных течений или растений. Ни-че-го… Кроме маленького, тонкого прутика, протягиваемого в ее темное болото сверху. Этим прутиком был тот самый ребенок, что жил и развивался внутри нее. Малыш, которому не было дела до войны его мамы с человеком, вызывавшим в ней столько безумной ненависти, сколько и безумной любви, не было дела до того, что его отцом стал огромный и до ужаса робкий и скромный, а значит, выбешивающий Ксюшу одним лишь своим видом Вадим, не было дела ни до чего на этом свете… Кроме ее тепла, кроме ее руки на животе, кроме ее мысленного диалога, обращенного к нему, и ее прекрасного, любимого им голоса…
Истерика за истерикой… Подавленность грозила затянуть Ксюшу в глубокую депрессию, а чувство ужасного, непреодолимого страха от того, что она своими руками разломала собственное будущее как карточный домик, убивало и душило новыми потоками слез…
Страшнее всего было даже не то, что на горизонте маячил тот самый момент, которого она совсем не ждала и который был отправной точкой для чего-то… нового, но пустого, безжизненного, одинокого и холодного… Страшнее всего было для Ксюши даже не то, что ей придется воспитывать своих детей без Сережи, без вообще какого-либо мужчины, без поддержки и сильного плеча, за которое она так привыкла прятаться, а самым ужасным для нее оказался при всем при этом тот факт, что об этой неожиданной беременности может узнать отец…
Отец пугал Ксюшу до заикания, до синих чертиков, до белой горячки… Альберт Иванович Кроповницкий слыл очень успешным бизнесменом, можно сказать, акулой бизнеса в прямом и переносном смысле этого слова, потому что всех, кто когда-либо мог помешать его делишкам или создавал нежелательные трудности, он попросту стирал с лица… мелкого и среднего предпринимательства, не оставляя от них даже мокрого места. Он поглощал конкурентов с аппетитом носорога, он закрывал издательства, которые хотя бы одним предложением отзывались о нем не в той тональности, которая была ему выгодна, и он… В отличие от своего бывшего друга Виктора Петровича Минаева, который был человеком жестоким, с низкими моральными принципами и расплывчатыми установками, в отличие от него Кроповницкий… не имел моральных принципов вообще.
Если что-то могло навредить его репутации, Альберт снимался с тормозов и крушил, пока нежелательное препятствие не издаст последний, жалобный писк… А потому Ксюша прекрасно понимала, что как только папочка узнает, что ЕГО ДОЧКА СОБРАЛАСЬ ОТОМСТИТЬ СОБСТВЕННОМУ МУЖУ, ПОДОСЛАВ ШПИОНИТЬ ЗА НИМ СВОЕГО БЫВШЕГО ОДНОКЛАССНИКА, С КОТОРЫМ ПЕРЕСПАЛА ПАРУ-ТРОЙКУ РАЗ ДЛЯ ДЕЛА, ЧТОБЫ ШПИОНИЛ ЛУЧШЕ, А В РЕЗУЛЬТАТЕ… получилось то, что получилось, и это при условии наличия еще пока что официального брака, то… Ксюша даже представить без содрогания боялась, что он сделает… А сделать папа мог, что угодно. На кону стояла его чистая, незапятнанная нерадивым отпрыском, привыкшим получать то, что он хочет, репутация, ведь если в прессу просочится хоть капля из этой грязной истории о его дочери, брачном договоре, разводе и планах взаимного уничтожения супругами друг друга, то… Ксюша не знала, что ее ждет.
Отнимет ее любимый «Нойзи-Хаус»? Да, наверняка.
Урежет основные источники доходов? Тоже без сомнений.
Вышлет куда-нибудь за границу, чтобы не мелькала после всех этих интриг? Запросто.
Отлучит от семьи, откажется от нее?? Скорее всего.
Заставит избавится от ребенка?.. Вот это однозначно.
И Ксюша даже не могла представить себе такой исход… Дело в том, что она, на самом деле, испытывала… удовольствие от состояния беременности, хоть и понимала, что разрушает все, что ее будущее, ее судьба, ее отношения с родителями висят на волоске. Но каждый раз, просыпаясь утром и понимая, что хоть это и не ребенок Сережи, как она искренне об этом мечтала и представляла в своих фантазиях, но каждый раз она открывала глаза и улыбалась тому, что внутри нее происходило что-то особенное, что-то волшебно-чудесное… Внутри нее вместе с ней каждое утро просыпался ее малыш.
Она боялась себе признаться, но ее душа, как оказалось, соскучилась по звонким детским крикам, по малюсеньким носочкам и детскому мылу с лавандой, по пеленкам и внимательным, нацеленным и настроенным лишь на нее, прекрасным детским глазкам… Настя уже выросла, скоро в школу пойдет, этап детства, этап, когда ей так сильно нужна была мама, что она звала ее каждые пять минут, уже позади… И Ксюша испытывала сильнейшую тоску по этому поводу и грусть. Ну а теперь… Тонкая тростинка в ее болото… Первый шаг по преодолению кризиса после развода, после потери того, за кого она билась не на жизнь, а на смерть, первый шаг к спасению – новая жизнь… Только вот… только вот не Сережин это ребенок… И Сережи-то у нее больше нет… Сердце Ксюши разрывалось болью при этой мысли, и она снова плакала, и снова становилась обозленной, и снова хотела мстить, а потом вновь мечтала о том, чтобы как-нибудь вернуть Сережу себе… Каким-нибудь способом, любым, каким угодно!!! И опять слезы, опять злость, опять отчаяние… Ребенок не его, жизнь без него… И пусть не его ребенок. Хоть и больно, хоть и страшно, но… Пусть не его. И Ксюша совсем не знала, что с ней будет дальше, наблюдая, как ее личный поезд сходит с рельсов и падает с высокого моста в скалистое ущелье, но одно она понимала точно: что бы ни было, ОНА НИКОГДА НЕ ИЗБАВИТСЯ ОТ ЭТОГО РЕБЕНКА. НИ-КОГ-ДА. И пусть отец катится к черту…