Если бы

Обхватив плечи, Лина ходила по комнате, хотелось выговориться: рассказать о том, что отравляло столько вечеров и не давало спать ночами. Монументальная фигура делала мастерскую меньше, лишала мистической тональности и придавала уверенности. Казалось, Ян поймёт, а если нет, то Лина надеялась – к разочарованиям у неё выработался иммунитет, по крайней мере, рассчитывала, что отказ не слишком её доконает.

– Мы должны о них помнить. Помнить каждый день, понимаете? Прекратить делать вид, что не знаем о параллельном мире, где люди мрут как мухи. Ведь этот мир не на другой планете – он рядом! Вы когда-нибудь спускались в метро?

– Бывало, – бесстрастно кивнул Ян.

– Отлично! Спуститесь снова и поезжайте в метро дальше своей станции или сверните в глухой переулок в сердце Даунтауна, здесь, в Нью-Йорке или в Лондоне, да везде!

Лина смолкла, не понимая, почему нападает на Яна. В чем обвиняет его? Глубоко вздохнув, она повела рукой в растерянном жесте:

– Достаточно обернуться вокруг и обратить внимание, чтобы спасти чью-то душу. Цена жизни порой до смешного мала: сотня баксов, новые документы или всего-навсего возможность работать. Если у тебя ничего и никого нет, то рано или поздно улица становиться и семьей и домом. И вовсе не вопрос нравственности проституция, а вопрос элементарного выживания. Но, как любят муссировать эту тему наши модные ток-шоу! Забивают глупой болтологией дорогой эфир. Мы должны, наконец, осознать, что делаем рейтинги на горе. Господи, страшно подумать, сколько миллионов крутиться на крови!

Кулаки конвульсивно сжались, Лина опустила голову, заскорузлая боль давила на плечи, заставляя горбить спину.

– Мы не хотим видеть, – она покачала головой. – Предпочитаем не вникать. Боимся, что зараза перекинется и грязь налипнет на подошвы дорогих туфель – замарает нас, принизит. А ведь грязь не там – она внутри. И... я боюсь, что перестаю видеть. Начинаю забывать, как и все...

Лина недоуменно подняла глаза, взяла протянутый Яном платок и провела по мокрым щекам. Она была уверенна, что владеет ситуаций, держит эмоции в узде, но ошиблась. Как часто она думала, что справляется и это оказывалось не так.

Олсен медленно поднял руку, словно боялся спугнуть, охватил широкой ладонью затылок и мягко, но настойчиво привлёк. Лина послушно уткнулась лицом в лацкан пиджака и тихо заплакала, перестав сдерживаться. Ян осторожно поглаживал волосы:

– Ну, полно, полно. Время лечит, – негромко шептал он, укачивая словно ребёнка.

Тёплые объятия укрывали основательно и надёжно. Крупное тело излучало фундаментальное спокойствие, оно проникало под кожу вместе с тонким запахом мужского парфюма и слабой ноткой розмарина. Постепенно, Лина отыскала силы подавить приступ отчаяния. Заворожённая непривычной близостью, она неловко отстранилась. Ян слегка разжал руки, но не отпустил.

– Моё предложение рискованно и довольно абсурдно, – она смущённо шмыгнула носом. – Потребуются немалые вложения, и я не в состоянии гарантировать, что они окупятся. Неизвестный автор всегда риск. И затронутая тема не популярна. Я предлагаю вам кота в мешке... – Лина запнулась, не к месту вспомнив, что именно "котом", когда-то охарактеризовал Яна Старков. Она залилась краской, низко опустив голову, но коснувшись пальцами подбородка, Олсен заставил посмотреть на него:

– Лина, я уже все посчитал и решил. Мы устроим самую громкую выставку в Штатах, затем в Лондоне, Париже, Токио и Москве. Покажем Азии и Европе. Купим прессу, телевидение и политиков всех мастей. О них узнают. Больше никто не посмеет забыть, и остаться безнаказанным. И кроме прочего – я рассчитываю на прибыль.

По венам разливалась горячая благодарность, Лина ошеломлённо смотрела в карие глаза, не находя подходящих слов:

– Ян…

– Обещаю тебе, – он серьёзно смотрел в лицо, и вдруг стиснув плечи, наклонился и оставил на губах лёгкий поцелуй.

Лина вздрогнула и не успев опомниться, осталась одна. В гостиной раздались тяжёлые шаги. Холодный воздух прошёлся по спине и тихо щёлкнув, закрылась входная дверь.

Глава 17

Лина покинула апартаменты в Пасадине легко. Не испытывала горечи и сожаления, терзавшие, когда она съезжала из крохотной студии в Гарлеме. Она не успела ни подружиться, ни даже познакомиться с соседями, а приветливую миссис Бэнкс заменил угрюмый молчаливый консьерж. Грузчики погрузили в фургон последнюю коробку, и Лина молча положила на стойку ключи.

Она поселилась в тридцати милях от Лос-Анджелеса в долине Сан-Фернандо. Маленькая гостиница в Нортридже, неподалёку от парка Мэйсон, заменила дом и офис. За три недели, Лина не успела распаковать чемодан и рассмотреть цвет занавесок стандартного номера с двумя односпальными кроватями – подготовка будущей выставки занимала все её время.

Ян Олсен включился в проект со свойственной ему энергией и размахом. Кроме выписанного крупным ровным почерком банковского чека, он предложил к ее услугам своих специалистов. Но Лина не хотела обременять его задачами, с которыми могла справиться. Она любила погружаться в работу, вникать в нюансы и детали. Ей нравилось наблюдать, как из бесплотной идеи, лишь сформированной в голове, рождается материальная сущность с реальными очертаниями. Она с энтузиазмом подбирала помещение, подрядчиков и оборудование для будущей галереи. Вдвоём с Олсеном они решили, что выставка предстанет, а после обоснуется, в новом месте, на котором не лежит печать прошлых успехов или провалов – никаких чужих историй и лиц. Она сотворит себя сама, поднимется из пыли и заявит, никем и ничем не связанная, свободная и независимая. И Лина днями пропадала на объектах и складах, а в перерывах изучала мелкие цифры прайсов, сравнивая, проверяя и выбирая лучшие варианты.