Страница 35 из 73
— Кто? — открывая с тем же вопросом. Миша.
— Что тебе надо, Миш, я не в настроении, честное слово… — тем не менее отступая в глубь квартиры.
— Я… Наталь, что ты пила?.. Боже… ну и запашок…
— Не помню, всё, кажется… ты пришёл узнать, что я пила? Я пришлю тебе карту вин или что там… список.
Миша стоял напротив входа в комнату, где рядом с диваном со свежим бельём валялось бесформенной кучей старое, где были разбросаны бумажные салфетки, и посредине стоял тазик… И, главное, запах, даже с настежь открытым окном чувствовался жуткий запах перегара…
Он молча стал собирать салфетки, бросил их в таз, взял кучу белья, какими-то автоматическими движениями, словно заведённый… неживой, открыл шторы, не только окно, запустив свежий воздух.
— Я смотрю, у тебя была ночка ещё хуже, чем моя.
— У тебя была плохая ночь?
— Тебя полуживую пронёс мимо меня какой-то хмырь на «Ауди»… и машина уехала полчаса назад, так что да, у меня была отвратительная ночь…
— Тебе не всё равно?
— Выходит, что нет, раз переживал.
Наташе не верилось, не хотелось верить, что этот молодой офицер может переживать по такому поводу. Да и потом… у него, даже если нет постоянных связей там, значит, есть постоянная здесь и непостоянные где-то еще. Всё это не имело отношения к Наташе, поэтому она попросту пропустила реплику.
— Наталь, так плохо, эти дни… они очень тяжёлые, да?
Ей не хотелось обсуждать с человеком, с которым её связывал только секс, своё горе, Пашку, казалось, она замарает его… было стыдно перед мужем.
— Плохо? — и тёплая рука взяла руку Наташи.
— Не всегда, — вопреки всему ответила Наташа, — обычно я еду и плачу там… Ну, это глупо, жалко, так по-бабски… никчёмно, но я плачу, и потом становится лучше. В этом году не получилось… и вот… Хмырь на «Ауди» — Лёшка, друг Паши, — Наташа первый раз произнесла при Мише имя покойного мужа, — я ему чуть «Армани» не заблевала, а вот «Ауди» досталось… — ухмыляясь. — Плохо я справляюсь, плохо держусь, сцену устроила… кажется, не помню.
— Наталь, ты справляешься как можешь. Никто не знает, как бы он справлялся.
— Вещи вон… в шкафу… не убрала…
— Уберёшь, когда сможешь. Нет сроков, нет правил, не надо держаться в эти дни, все поймут… а не поймут… Знаешь, ведь это твоё горе, твоих детей горе… как справляешься, так и хорошо. Нужны тебе эти вещи — пусть будут… В армии есть устав, у нас и горе по уставу, но ты не в армии, возьми и перестирай эти вещи или дом фотографиями обклей, или… не знаю, не слушай никого. Твоё горе. Тебе жить. Не им. Нет в горе правил.
— Традиции…
— Традиции придумали, чтобы мысли занять, руки, если лучше без традиции… какая разница? Всё, давай, засыпай, — Миша притянул ее, укладывая практически на себя.
— От меня перегаром пахнет.
— Ты собралась офицера перегаром испугать, девочка? Я даже хочу тебя… с этим перегаром.
— Я здесь…
— Нет, Наталь, нет. Не стану я, когда сердце у тебя разрывается от боли, да и голова, наверное, — целуя в висок, — а мне час до выхода остался. Спи, девочка. Когда-нибудь всё наладится, не торопи себя…