Сокровенные мысли

Вербер однажды сказал: «Все, что с нами происходит, случается именно тогда, когда это нужно». Но то, что произошло со мной, не нужно было ни в какой жизни, где я бы помнил предыдущую. После того дня в лесу я не слышал ее голоса 23 дня 44 минуты и 28 секунд. Каждый день, сидя у кровати, я вспоминал ее глаза, прежде чем она обмякла у меня на руках. Меня словно пронзили ножом. Я забыл, как улыбаться. Эмили была в коме, а я в отчаянии. 

— Они не верят, что она проснется, — вошла в палату Донна. — И думают отключить ее от препараторов. 

— Они думают, что у них есть шанс, — смотрел я на девушку. — Эмили полностью моя. Она принадлежит мне. Она будет лежать тут бесконечно, пока я не умру. Но согласия от меня они не получат.

— Поговори со мной, Брайан. Расскажи, что случилось. Почему она лежит тут? Я имею право знать, это ведь моя Эмили.

Донна взяла ее руку в свои ладони, а я посмотрел на жену, и мой взгляд невольно упал на ее губы. Я потерялся в ней. В воспоминаниях. В моей жизни больше не было ее улыбки, голоса и объятий. Я перестал чувствовать. Наша встреча с моей женой не решила всех проблем, но она была началом настоящей жизни. 

— Знаешь, Донна, я изучал ее с первой нашей встречи. Она была так мила, так соблазнительна, великолепна и отчасти слегка экзотична. Ее черные волосы были мягкими и шелковистыми. Широкие пряди спадали на плечи. Когда она узнавала правду обо мне, я не видел на ее лице признаков страха. Химия между нами зашкаливала.

— Брайан, на самом деле Эмили — ребенок. Она наивное создание. Но она так удивительна, и жизнь с ней кажется теплой и защищенной. Ей всегда нужна была стабильность. Для меня жизнь была вечной эмоциональной качелей, а Эмили ее останавливала, когда замечала, что мне страшно. Ей нравилась бездна человеческой натуры и радость внутреннего мира людей, которых она оберегала. Ей нужны разговоры о мелочах и жизни. Ей важно было не подписание договора, а действия самого процесса. Эмили хотела, чтобы ею дышали. 

— И в конечном итоге она пришла к этому. Но Эмили не была честна даже со мной. Она все время выживала, и это ранит. Она пыталась решить все, даже пусть по пути был бой, перестрелки, погоня, интриги и чертова трагедия вселенского масштаба. И я не утрирую. Моя жена. Моя Эмили лежит тут почти месяц. Она в коме и не знает, что каждый день я умираю. Я готов сам умереть, лишь бы она проснулась. 

— Я верю, что она слышит тебя, милый, — сжала мою руку Донна, когда очередной раз слезы полились из ее глаз.  — Ей нужно знать, что ты все еще с ней. Говори, рассказывай ей все, что происходит. Твоя задача — заботиться о ней, и ты обязан справится. Ей нужна твоя поддержка и вера в нее. 

— Она даже не знает, что я тут. 

— Она знает, — закрыла она глаза от боли. — Этим она и отличалась всегда. Эмили знала обо всем и слышала то, чего не слушали другие. 

Я принес кофе, а Донна мыла ей волосы и подкрашивала губы, чтобы те не казались такими бледными. Ее подруга была в таком же отчаянии, как и я. И только теперь я понял, что моя жена имела ввиду, когда говорила, что самые близкие люди и наши надежды могут причинить самую дикую боль. 

— Знаешь, какое любимое стихотворение Эмили? — улыбнулась Донна, вытирая мокрые щеки.

— Нет, — покачал я головой. — Расскажешь?

— Автор: Франсуа Вийон. 

«Я знаю мир — он стар и полон дряни, 

Я знаю птиц, летящих на манок, 

Я знаю, как звенит деньга в кармане 

И как звенит отточенный клинок. 

Я знаю, как поют на эшафоте, 

Я знаю, как целуют, не любя, 

Я знаю тех, кто "за" и тех, кто "против", 

Я знаю все, но только не себя. 

Я знаю шлюх — они горды, как дамы, 

Я знаю дам — они дешевле шлюх, 

Я знаю то, о чем молчат годами, 

Я знаю то, что произносят вслух, 

Я знаю, как зерно клюют павлины 

И как вороны трупы теребят, 

Я знаю жизнь — она не будет длинной, 

Я знаю все, но только не себя. 

Я знаю мир — его судить легко нам, 

Ведь всем до совершенства далеко, 

Я знаю, как молчат перед законом, 

И знаю, как порой молчит закон. 

Я знаю, как за хвост ловить удачу, 

Всех растолкав и каждому грубя, 

Я знаю — только так, а не иначе.

Я знаю все, но только не себя». 

Вскоре Донна ушла, а я никак не мог перестать думать о стихотворении, его смысле и непоколебимой уверенности того, что почти в каждой строчке Эмили видела себя и свою жизнь. Сила моей женщины не только в ее логике и интеллекте. Она умеет любить, и ее слова, словно катана, способны рассекать как мрамор, так и души. Не допускает ошибок ни в судебном процессе, ни в разбивании атомов, ни в исследовании сердца. Эмили всегда было неважно, что делать, ведь все, к чему она прикасалась, становилось изумительным и безупречным. 

Как и каждый день с того момента ровно в двенадцать в палату вошла мать Эмили. Кажется, Хелена постарела на много лет за эти недели. Всем бывает больно, и даже сильной маме, которая день за днем понимала, что может увидеть своего ребенка только на экране компьютера или телевизора. Она хранила слезы внутри себя и показывала боль только в глазах. Не сдавалась и улыбалась, понимая, что самую высокую цену за какой-то поступок заплатила ее дочь. 

— Здравствуй, Брайан, — поцеловала она в лоб Эмили. — Мне звонил доктор.

— Нет, — ответил я резко. — Никто не будет отключать ее от препараторов. Я не дам этого сделать. Только через мой труп.