Страница 16 из 18
Пальцы мёрзнут в перчатках. Он берёт поводья в левую руку, правую прячет в шубу, чтобы отогреть. Хорошо, что Бригитт дала ему каль, лёгкую шапочку с тесёмками под берет, а он ещё брать не хотел стариковскую одежду, а теперь благодарен был этой рыжей красавице. Ветер с проклятых гор заливает всё холодом, а берет у него не для тепла, для красоты. Каль выручает.
С юга опять всё дул и дул ветер. Южный ветер тёплый? Нет, никогда ветер с гор не бывает тёплым. Хоть кругом заросли кустарника, вроде ветру и разгуляться негде, а всё равно всё вымораживает вокруг. Не прошло и часа, они ещё до лачуги монаха не доехали, а в ноге начались прострелы. Нет, боль в старой ране может утихнуть, но никогда уже не пройдёт окончательно. Вот она и вернулась. Волков трёт ногу выше колена, на мгновение боль отступает. Но только на мгновение, потом опять вернётся и будет изводить до конца поездки.
Он едет дальше. За ним брат Ипполит на низеньком мерине, с ним же едет и Максимилиан, и молодой Гренер, и красавиц фон Клаузевиц, и Увалень. Хотел ещё взять Сыча, у того глаз на людей есть, он их видит, но Фриц Ламме ещё не отошёл от тюрьмы, не отъелся. Худой, беззубый, взгляд ещё какой-то загнанный. Пусть пока дома посидит.
Дверь у лачуги открыта, её перекосило, даже ветром не шатает.
Максимилиан, не слезая с коня, заглядывает внутрь:
– А клетки-то нет уже.
Клетка у монаха была из железа. Железо – вещь недешёвая. Клетка ещё и с замком была. Конечно, утащили её. Те же люди Рене и Бертье её и унесли, до поля, на котором они растили рожь, отсюда всего час ходьбы.
– Бог с ней, с клеткой, поедем дальше, нам ещё три часа до замка барона скакать, – сказал Волков.
Никто ему не возражал.
Зря он скакал по холоду, зря ногу морозил. В замок их не пустили, даже ворот не распахнули. Заставили ждать на ветру. Ни вина, ни хлеба не предложили людям с дороги. То было невежливо. Но Волков стерпел, понимая, что барону сейчас не до визитов.
Стражник вышел из ворот, забрал мешок с доспехами барона и сказал:
– Господин сейчас к вам спустится.
– Господин? – не понял Волков. – Барон к нам спустится?
– Нет, не барон, к нам пожаловал господин Верлингер, дядя барона из Вильбурга. Он велел передать, что к вам выйдет, как только поговорит с доктором.
Сказав это, солдат взвалил мешок на плечо и скрылся в воротах замка, а кавалер и его люди остались у ворот, на ветру. Опять пришлось ждать у закрытых дверей.
Ждать пришлось долго, в замке словно ждали, что они замёрзнут, что им надоест и они уберутся прочь. Но Волков ехал сюда четыре часа и уезжать, ничего не выяснив, не собирался. Он спешился и ходил не спеша, прятался в шубу, поднимая воротник, и «расхаживал» ногу, надеясь, что та перестанет ныть.
Наконец тяжёлая створка ворот, скрипнув, отворилась, и к ним вышел немолодой господин, был он бледен и кутался в одежды от ветра.
– Господин Фолькоф?
– Господин Верлингер?
Они раскланялись, и пожилой господин заговорил:
– Фамилия Балль признательна вам за вашу заботу, кавалер. И наша фамилия горда тем, что представитель её имел честь плечом к плечу с вами и другими добрыми господами нашей земли участвовать в столь знаменитом деле, что было у холмов.
– И я рад, что в трудную минуту член вашей славной фамилии пришёл мне на помощь, – произнёс Волков. – Как самочувствие барона?
– Он тяжек, – сухо ответил дядя барона.
– А смогу ли я с ним поговорить? Прискорбный случай, что приключился с кавалером Рёдлем, был на моей земле. И на мне, как на господине той земли, лежит ответственность за случившееся.
Господин Верлингер скривился, он мотнул головой, демонстрируя отказ:
– Сие невозможно. Барон чаще бывает в беспамятстве, чем в чувствах.
– У него жар? Наконечник болта удалили? – проявлял заинтересованность кавалер.
– Да, наконечник болта удалён, – явно нехотя говорил господин Верлингер. – И у него жар, рана воспалена.
– Со мною отличный врач, – продолжал Волков. – Он может осмотреть рану.
– Я благодарен вам, кавалер, но у нас тоже врач не из последних, – заносчиво отвечал дядя барона.
Дальше предлагать что-либо или просить о встрече было бы невежливым, но вот задать пару вопросов он ещё мог:
– Господин Верлингер, а как же барон вернулся сам в замок со столь тяжкой раной? Они с кавалером Рёдлем уехали вдвоём, кавалера Рёдля мы нашли без головы, голову так и вовсе не сыскали, хоть искали два дня. Доспехи барона нашли. А сам он как-то добрался до замка.
– Приехал, – сухо отвечал Верлингер, – сам приехал, вы тут человек новый, видно, того не знаете, но барон был известен всем как самый крепкий человек графства.
– А про кавалера Рёдля ничего сказать он не успел?
– Нет, – ответил Верлингер тем тоном, которым люди обычно желают закончить разговор.
Дальше говорить смысла не было:
– Ещё раз выражаю вашему дому мою благодарность, – произнёс Волков, чуть кланяясь, – все мы будем молиться за скорейшее выздоровление барона. И о том же я буду просить и епископа Малена.
– Дом Баллей принимает вашу благодарность не как вежливость, а как дружбу, – важно сказал дядя барона.
На этом всё было закончено, дело вышло пустое. По сути, он мог отправить солдата с телегой, в которой бы тот привёз в замок доспехи барона. Смысла тащиться в эту даль самому у него почти не было.
Ну разве что на обратном пути, когда они проезжали мимо кузницы, его догнал сам кузнец Волинг и просил разрешения говорить:
– Говори, – разрешил Волков, останавливая коня.
– Господин, дозвольте узнать, будет ли у вас в Эшбахте место для моей кузни?
– Ты, что, хочешь переехать в мою землю? – удивился кавалер.
– А что же, – говорил кузнец, ничуть не смущаясь и не понимая удивления рыцаря, – народу у вас много, купчишки через вас поехали, говорят, пристань ставите, а на пристани уже корзины с углём стоят. И солдаты у вас живут, без дела не останусь.
– Неужели у тебя тут мало работы? – не верил Волков.
– И работы тут мало, и уголь покупаю втридорога, – кузнец Волинг сделал паузу и потом прибавил с опаской, – да и жить что-то тут совсем стало страшно.
– Страшно? Отчего же?
– Да как же отчего?! Мужики из замка говорили, что кавалера Рёдля без головы привезли, а голова у него была не отрублена. Говорят, то зверь опять озорничал. А разве вы о том не знаете?
Волков молчал, просто смотрел на кузнеца, и тот, не дождавшись ответа, продолжал:
– Вот я и думаю, если благородных людей зверь кушать надумал, то что уж нам, простым, остаётся. Так что прошу у вас разрешения кузню к вам привезти. А чтобы звоном вас не беспокоить, я её поставлю у края Эшбахта, на выезде к реке.
– Нет, не дозволяю, – нехотя сказал Волков.
– Не дозволяете? – искренне удивился кузнец. – Я же кузнец, а кузнец очень в хозяйстве полезен. Я даже готов вам деньгу платить, какую оговорим за аренду земельки.
Волков уже повернул коня и поехал, а Волинг что-то ещё говорил, в чём-то его ещё убеждал.
Конечно, кузнец был прав. Он мог бы приносить Эшбахту большую пользу, и кавалер сам думал найти себе кузнеца или перевезти своего из Ланна. Вот только не мог он у другого господина из земли уводить мастера. Ни мужика, ни бондаря, ни пивовара, ни сыровара, ни кожевенника уводить у соседа нельзя. А тем более нельзя уводить кузнеца. Иначе прослывёшь соседом недобрым.
А уж уводить мастера из земли того, кто пришёл к тебе на помощь в трудную минуту, так ещё и нечестным прослывёшь и неблагодарным.
Они вернулись к вечеру замёрзшие, уставшие и очень голодные. А ещё и злые, так как ничего не смогли выяснить. Во всяком случае, Волков был зол. А как вошёл в дом, увидал мальчишку лет четырнадцати, был он одет в цвета дома Маленов и разговаривал он с женой его. Сразу кавалер подумал, что гонца прислали к ней из дома. Не к добру это было, ему это не нравилось.