Кольцов. Часть 1

– Да, много там вашего брата в расход пустили вместе с сестричками милосердия, – неожиданно развернувшись к друзьям и попыхивая трубкой, встрял в разговор Пасечников. Голос его был чуточку скрипуч, но в интонации сквозила горькая усмешка.

– Так, может, то контра была недобитая? – попытался возразить Сашка. – Наш брат тоже иногда переходил на сторону белогвардейцев.

– Ну-ну, – хмуро кивнул Пасечников. – И офицеров раненных к стенке ставили, и матросов, мальчишек совсем несмышленых. Им и дела не было до вашей власти – какая она? Красная или белая. Они недавно от мамок только оторвались. Нищие и босые шли на корабли и шхуны, на пропитание заработать. Они привыкли выполнять команды старших по званию. Их-то за что к стенке?

Андрей и Сашка оба молчали, понуро опустив головы. В эти минуты всем троим показалось, что даже море потемнело, наполнившись чернильной густотой, а солнце, ушло за большое плотное облако.

– И мальчишек расстреливали раненных и девчонок молоденьких, сестричек милосердия. Во-он, видите, шпиль высокий?

Пассажиры посмотрели туда, куда, указывал старый капитан.

– Там, в бывшем госпитале имени императрицы Марии, аккурат в подвале, до сих пор лежат трупы сотни убитых раненных. Их едва-едва земелькой присыпали. – Вы когда будете там, у себя в кабинетах, у начальников и комиссаров, скажите им, чтобы вызвали красноармейцев к тому госпиталю и вскрыли подвал. Два года, как перезахоронить их не могут. Смрад там стоит каждое лето. Шакалы из леса бегут, падальщики кружат.

Двигаясь в обход мыса Плака, замыкающего залив с востока, баркас прошел мимо беломраморных зданий, утопающих в зелени роскошных парков. Одно из них было разрушено. Каменистый берег закончился небольшим мысом, над которым высился купол вулканической горы Кастель. С востока открылась Орлиная гора.

Капитан, попыхивая трубкой и гремя деревянной ногой, ходил по короткой палубе и следил за парусами.

– Пойдите, перекусите в рубку. Там Гришка стол собрал, – тихо буркнул он своим пассажирам.

– Спасибо отец, мы завтракали, – отвечал за двоих Сашка.

– Да, когда завтрак тот был? Идите, там Гришка рыбы пожарил, яиц отварил.

Друзья спустились в тесную рубку. После обеда, поблагодарив хозяина, оба доктора снова вышли на палубу.

А вот и сама Алушта, раскинувшаяся на прибрежных склонах огромного амфитеатра, образованного горами Главной Крымской гряды. За широкой набережной и приморским парком – небольшой холм, на котором виднелась башня старинной крепости Алустон.

За Алуштой характер береговой полосы резко менялся. Горные пейзажи западного Южнобережья с характерными лесами и парками сменились относительно однообразным природным ландшафтом.

Проплыли мимо Канакской балки. В глубине следующей большой долины, среди виноградников и садов, показалось село Приветное.

Восточнее села Приветного побережье вновь изменилось, на горизонте показались невысокие островерхие массивы, отдаленные друг от друга частыми перевалами. На мысе Агира была видна полуразрушенная древняя башня Чобан-Куле.

За Кутлакской долиной прибрежные пейзажи стали резко отличаться от тех, которые только что миновали. Открылся Новосветский амфитеатр с тремя разноцветными бухтами. По краям бухточек высились горные мысы. Андрею все здесь казалось необыкновенно привлекательным, почти сказочным: нагромождения скал, броские формы прибрежных гор, ущелья, обрывы и теснины, уникальная растительность, образующая редколесья из реликтовой сосны и можжевельника.

Пройдя мимо скалистых гор Болван и Крепостная, между которыми были видны башни знаменитой Судакской крепости, баркас прошел совсем близко от Судакской пристани.

Солнце стояло в зените, чуть клонясь в сторону заката. Чайки с криком носились над баркасом. Андрей и Сашка давно разделись до бельевых подштанников и, разморенные жарой, валялись на небольшом коврике, расстеленном прямо на узкой палубе. От постоянной качки Андрея начало чуточку мутить.

"Скорее бы этот вожделенный Коктебель. Если бы не флейта, ни за что бы, не стал там останавливаться", – раздраженно думал он.

Он еще не знал, что сломанная флейта, неугомонный Сашка Миллер, этот парусный баркас со странным и сердитым капитаном – все это звенья одной диковиной цепочки, которая приведет его к той, которая скоро станет его судьбою.

Как мало мы знаем о хитросплетении наших судеб. Таинственные норны плетут наши судьбы, не докладывая нам о том, что нам предстоит. А боги часто смеются над фразой "случайная встреча". Только им ведомо, насколько тщательно готовится всякая "случайная" встреча.

Баркас обогнул скалистый и пустынный мыс Меганом.

На синем небе зажглись яркие звезды, когда друзья увидели древневулканический массив Карадаг. Со стороны моря, в надвигающейся темноте, горы Карадага выглядели почти зловеще, уходя отвесными скалами в морскую пучину. Мелькнуло знаменитое жерло потухшего вулкана.

– Ну вот, Андрей, мы уже и в Коктебеле, – шепнул Сашка. – Авось Макс еще не спит. А если и спит, то разбудим кого-нибудь из его постояльцев, и они дадут нам ночлег.

Андрей недоверчиво качал головой. Ночной Коктебель казался ему чуть ли не мрачным Аидом.

Прямо из морской пучины поднималась базальтовая арка, увенчанная шпилем. Это были знаменитые Золотые ворота Карадага. Недалеко расстилалась Львиная бухта, с одной стороны ее высилась скала Лев, с другой – вертикальный пик Маяк. Дальше шел небольшой заливчик, еще дальше открывался вид на знаменитую Сердоликовую бухту.

Обогнув Карадаг, баркас наконец прибыл в Коктебельскую бухту, в Коктебель.

Друзья распрощались с хмурым капитаном Пасечниковым и его сыном Гришей. Те поставили баркас на якорь в Коктебельской бухте и легли спать прямо в рубке собственного судна.

А наши путники уже через четверть часа были возле дома Волошиных. Еще издали в кромешной теме, разбавленной лишь светом лохматых звезд и парой фонарей, друзья увидели дом, похожий то ли на плывущий корабль, то ли на медовую соту. На первом и втором этажах горел свет. Хозяева еще явно не спали. Из открытого окна второго этажа неслась фортепьянная музыка.

– Ну, слава богу, никто еще не спит. Хотя, судя по теням, народу нынче у Макса маловато.

Сашка не ошибся. В мае 1921 года в знаменитом Волошинском доме было мало гостей. Гражданская война и события тех дней опустошили приют "обормотов"[10]. Виной всему был красный террор и голод, которые свирепствовали и здесь, на земле скалистой "Кимерии".

Сашка довольно громко постучал в ворота. Музыка стихла. Свет на втором этаже погас. Кто-то прильнул к высокому стрельчатому окну. Хлопнула входная деверь. Потом раздались дробные шаги по деревянной лестнице и темному двору. Калитку открыла молодая женщина, одетая в девичий сарафан с вышивкой, какие носили крестьянки еще в прошлом веке. Она улыбалась, вглядываясь в темноту. За ней вышагивала женщина постарше. Андрей сначала даже не понял, что это женщина, ибо одежда на ней была мужская – посконная рубаха, шальвары и сафьяновые сапоги.

– Елена Оттобальдовна[11]! – закричал Сашка, подняв в приветствии руки.

– Саня? Миллер? – она слегка прищурилась, разглядывая и будто припоминая своего гостя. – Какими судьбами? А кто это с тобой?

– Это тоже доктор, только он хирург. Нас обоих командировали в Феодосию. Мы в Ялтинском санатории сначала были, а потом решили к вам махнуть.

Кольцов кивнул и пожал руку Елене Оттобальдовне. Это была довольно крупная женщина с орлиным профилем, серой гривой волос и пронзительным взглядом, от которого Андрей немного смутился.

– Правильно сделали, Сашенька. Проходите в дом. Только у нас нынче мало народу. Пятеро нас всего. Макс тут воюет понемногу, – она бросила тревожный взгляд на Кольцова. А после внимательно посмотрела в его глаза и усмехнулась. – Ничего, переживем. А доктор Кольцов у нас не сильно избалован? Чай, после Ялтинского санатория вам у нас голодно будет и неуютно?

10

Обормотами – так в шутку назывались все обитатели Волошинского дома, многочисленные гости. Это был летний приют преимущественно для интеллигенции, положение которой в советской России было и тогда достаточно сложным. Выброшенные в большинстве из привычного быта, травмированные выпавшими на долю каждого испытаниями, с трудом сводящие концы с концами, представители художественной интеллигенции находили в "Доме поэта" бесплатный кров, отдых от сумятицы больших городов, радушного и чуткого хозяина, насыщенное, без оглядки, общение с себе подобными. «Орден обормотов», согласно автобиографической заметке Макса Волошина, возник в начале курортного сезона 1911 года на его даче в Коктебеле.

11

Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина (Глазер) (1850–1929) – мать Максимилиана Волошина. Она считала, что Крым – лучшее место для воспитания сына. Тут тебе и горы, и камни, и античные развалины, и остатки генуэзских крепостей, и поселения татар, болгар, греков… «Ты, Макс, продукт смешанных кровей. Вавилонское смешение культур как раз для тебя», – говорила мать. Она приветствовала интерес сына к оккультизму и мистике.