Страница 91 из 102
Почему мы поступаем именно так, а не иначе? Кто-то мудро, кто-то глупо, необдуманно? Словно внутри нас сидит какой-то глубокий накопленный опыт и в каких-то ситуациях пятилетний ребенок может оказаться более разумен, чем его великовозрастные родители. Так больно прощаться с детством, расставаться с беззаботностью, начинать нести ответственность не только за себя, но и за других.
Лили слышала, как бьется в груди горячее и живое сердце, но умом напоминала компьютер, холодный и расчетливый. Пусть, все пошло не по плану, но она добыла пистолет, который мог проделать дыру в теле Сильва, если следователю не повезет. Этот лысый и осунувшийся мужчина упорно сопротивлялся напору, но, в какой-то момент, продавился под ее желанием получить оружие, как плотина, не выдержавшая давления массы воды. Сила, дремлющая в ней, позволяла влиять на решения взрослых, теперь Лили была в этом уверена.
Она сняла оружие с предохранителя и прицелилась в окно, мечтая, чтобы враг вплыл в него. Бах и все. Замечательный способ избавиться от проблем. Жаль нет возможности потренироваться, одно дело заполучить пистолет, другое – научиться попадать из него по мишеням. А ведь она почти сдалась… Предложение отца уехать из города выглядело проблеском надежды там, где раньше разлилась безнадежность. Отец сказал ждать, и она ждала, нервничала, но его все не было. До встречи на кладбище оставался лишь час. Один жалкий час, способный навсегда избавить от гнета Сильва. До автобуса и отъезда из города целых пять долгих часов. Минута. Две. Папа словно услышал ее немой призыв. Входная дверь хлопнула, чудесный теплый бас зазвучал по дому.
- Лили! Я купил билеты, на шестнадцать часов.
Нос моментально потек, глаза увлажнились, и Лили аккуратно надавила на веки, чтобы слезы скользнули в слезные протоки, не повредив густой слой косметики. Злость на отца приутихла, какой толк раздражаться, если он не понимает, что опасность грозит ему, а не ей?!
В начале она слегка похлюпывала, ожидая, что тот раскается, но он не реагировал, не стучался в дверь, как делал раньше, не спрашивал в порядке ли она. Ноль! Легкие звуки превратились в надрывный плач, усиливающийся по нарастающей, потребность добиться его внимания переросла в отчаянный громкий рёв. В маленьком пространстве ванной казалось, что издаваемый ею ор бьет по ушам также, как взлетающий с полосы самолет. И все равно никакой реакции? Она напрочь забыла про косметику и сильно растирала глаза, плача еще и от едкой туши, попавшей под веки.
- Лили, я собрал твои вещи, - его голос прозвучал так холодно и равнодушно, что она пнула пяткой в дверь, мечтая разломать что-нибудь до основания.
Тонкая трещинка расколола кафель, на губах осел вязкий вкус мела и пыли. Уголок отвалился и со звоном грохнулся в ванную, но она не остановилась и трещины принялись расползаться, превращаясь в паутину.
- Лили! Хватит! Отойди в сторону, – дверь резко распахнулась, жалобно скрипнув сломанным замком, и задела ее плечо, оставив внушительный синяк.
Стянув полотенце, она развернулась к зеркалу, из которого на нее взглянуло чудовище. Черные потеки расползлись по щекам, образуя большие круги, один глаз был привычно коричневым, другой сиял ярко-голубым. В панике присев на пол, она щупала пол, пытаясь найти тонкую круглую пленку, способную спрятать предательскую синеву, но пальцы без толку скользили по влажной поверхности.
Страшная мысль как будто толкнула ее в спину, поставив на колени и Лили снова заплакала. Папа. Как же она сразу не поняла? Тот, кто прикинулся ее отцом вчера не заметил ее чистой кожи, а сегодня небесного глаза. Это означало одно – он прекрасно знал, как она выглядит без линз и тонального крема. Знал, потому что сам их ей подарил. Этот монстр сделал ее сиротой, отобрав родителей, а теперь прикидывается волком в овечьей шкуре. Пусть ее настоящий отец был непутевым и не слишком ласковым, но он по-своему он ней заботился и, по крайней мере, делал это искренне, а не потому, что ему что-то от нее требовалось. А тот, кто сейчас собирал продукты на кухне, хотел другого – забрать ее куда-то, вырвать из знакомого мира, подкупив фальшивой заботой. Да он гладил ее по голове и обнимал! Сидел с ней на одной постели, укладывая спать…