Страница 47 из 65
На одном из них сидел, прислонившись спиною к бревенчатой стене, Иван. Второй занял Ерофей Фомич, деловито ссыпая в кисет табак, выпотрошенный из дарёных сигарет.
Карлица хлопотала у печи.
После бессонной ночи в сугробе Иван разомлел в тепле настолько, что едва не засыпал. Возможно, по этой причине происходящее не казалось ему вовсе уж нереальным — во сне ведь чего только не увидишь. Разум, правда, пытался найти рациональное объяснение, но вяло, и потому не находил. Так что, когда несуразная хозяйка, напоив гостя горячим травяным отваром, объявила вдруг, что она — самая настоящая кикимора, а муж её, Ерофей Фомич — леший, тот самый, между прочим, что водил Ивана по лесу, то молодой человек даже не особо-то и удивился. Сомневался, конечно, но более формально, чем искренне.
— Леший, значит, — широко зевнул он. — И Баба-Яга у вас тут тоже водится?
— Водятся блохи на собаке, — отозвался вместо супруги Ерофей Фомич, — а мы тута обитаем. С бабами же у нас дела обстоят ещё хуже, чем с махоркой. Есть одна, — кивнул он на жену, — да и та кикимора.
— Ишь ты! — отозвалась та. — Кикимора ему не хороша! Сам-то, как по осени в болотной воде на себя посмотреть удумал, так в том болоте все лягушки передохли. И ладно бы от страху, так нет, со смеху! А туда же, баб ему подавай. Ступай, вон, снежную бабу себе вылепи. Да гляди не отморозь потом чего-нибудь. Хотя, — карлица почесала свой примечательный нос, — можешь морозить. Оно тебе всё равно без надобности.
— От до чего же поганый язык! — возмутился Ерофей Фомич. — Не язык, а жало ядовитое, что у Змеи Василисы, — леший торжествующе глянул на Ивана. — А ты сумлевался. Кто она после этого, как не кикимора?!
Молодой человек вяло улыбнулся.
— Ну-у, если по языку судить, так все бабы — кикиморы, — заметил он философски. — Но всё же, имя-то у вас есть? Как вас звать, хозяйка?
— Еленой Прекрасной зови, — шепнул Ивану на ухо леший. Кикимора его, к счастью, не услышала.
— Имя-то? — переспросила она, вроде как, смутившись. — А все кикиморою всегда и звали. Хотя, можно бы и по имени как-нибудь. Тут дело такое, — оба её глаза разбежались на миг в разные стороны, а затем уставились в пол. — Есть у меня имя одно на примете. Тока имя-то шибко красивое. Боюсь, рожей я для него не вышла. Так что, ты уж не смейся.
Иван клятвенно заверил, что смеяться ни за что не станет.
— Ну, коли обещался, — кикимора помолчала немного, собираясь с духом, — тогда зови меня тёткой Парашей, — выдохнула она.
Молодой человек смеяться не стал. Сумел даже не улыбнуться.
— Хорошее имя, — кивнул он с серьёзным видом. — Красивое. И вам, кстати, очень идёт.
— Правда?! — просияла кикимора и ткнула пальцем в сторону Ерофея Фомича. — Во! Учись у городских обхождению, колода неотёсанная!
Леший не ответил. Закусив кончик бороды, он, силясь не расхохотаться, побагровел от натуги. Успокоившись же, хлопнул Ивана по плечу.
— Ты, паря, не подумай. Она у меня хоть и дура, зато хозяйственная. Одна беда — ни пирогов испечь, ни самогону наварить не может, — он развёл руками. — Не дано.
— Как же вы тут живёте, — сочувственно покачал головою Иван, по-прежнему умудряясь сохранять серьёзность, — без пирогов и самогона?
— А вот приспособились, — хитро прищурился Ерофей Фомич. — Есть тута недалече деревня. Хотя, деревней она прежде была. Большо-ой! С церквой и кабаком. И народец там жил понятливый — чтобы по бурелому не плутать, без гостинцев носа в лес не казали. Да-а... Теперь её не то что деревней, а и деревенькой не назовёшь. Четыре избы остались, а население в тех избах — три бабки и два деда. Однако ж, домовой у них есть. Один, правда, но ничего, справляется. Да, чего бы ему не справляться. Там из всего хозяйства — курей с десяток, петух да коза. Вот, через него-то мы и самосадом разживёмся, и самогоном, а иной раз и блинами.
— Нашёл чем хвастать! — проворчала кикимора. — Дружок его мохнатый стариков обворовывает, ему краденое сбывает, а он ещё и хвастается. Постеснялся бы хоть гостя-то!
— А чего стесняться? — нисколько не смутился леший. — Все домовые имеют уголовные наклонности. Однако ж пакостят не со зла, и не из корысти, а по шкодливой своей натуре. Природа у них такая! Да и я не задарма продукты потребляю. По осени стариков на грибные места вывожу, кабанов к огородам не пущаю. А как у них летом коза убёгла, кто её от волков спас и домой вернул, а? Я!
— Тьфу на тебя, козий спаситель! Чем попусту болтать, лучше б дело спросил.
Леший крякнул и постарался разгладить бороду. Тщетно, впрочем.
— Это, пожалуй, верно, — согласился он. — Скажи-ка, паря, ты домой-то шибко торопишься?
Иван хотел, было, ответить утвердительно, однако припомнив вчерашнюю историю в поезде, мотнул головой: