Страница 30 из 65
Спасибо всем. Мира Украине. Народу слава.
_____________________________________________________________
* События рассказа относятся к началу противостояния на Донбассе
Геннадий Соскин
Письмо с Заката
Здравствуй, братишка… Надеюсь застать тебя в добром здравии и хорошем расположении духа.
Как же давно я не писал тебе писем, наверно, с момента, когда ты был в армии. Думал позвонить – но с тобой и не поговоришь. Вечно ты спешишь куда-то. Знаю, сам такой, но прочтешь – все поймешь. Знаешь, что-то в последнее время все шло не так: на работе не ладилось, дома разлад и выставку мою отменили. Уже неделю не видел снов и не брал в руки кисти. Надоело все – простился с женой, поцеловал дочь, краски и кисти закинул в машину. Взял Дениску с его удочками и прочей снастью. И рванул на море: в нашу с тобой «Калифорнию». До соленой воды так и не добрался. Река и избушка Михалыча оказались конечным пунктом путешествия.
Здесь все так, как мы и оставили шесть лет назад: та же печка, стол, тусклая лампа и четыре шконки – все, что нужно усталому путнику. Чище стало, правда: окошки без копоти, пол вымыт, на столе скатерть. Да, друг, сам не ожидал – Михалыч, оказывается, третий год, как в завязке. Бороду сбрил и аж помолодел. Огород садит, коз и свиней завел, бабушку себе нашел – пьяных постояльцев более не пускает на двор. Но нас с Дениской узнал сразу. А мы и не собирались здесь оставаться. Так передохнуть пару часов, поболтать с дедом и в путь. И вот мы в этом самом бревенчатом доме, все немного изменилось, но пахнет нашей молодостью. Каждый угол, стена – воспоминание… Картинка за окном – другая; наводнение же было у нас пару лет назад… Реку за окном ты бы не узнал, широкая – «завала» нашего нет, огромные косы из гальки, до леса с полкилометра. Другая река, в общем, только окно то же.
Мы толком осмотреться не успели, как на столе уже стояли чан с парящей картошкой, хрустящие бочковые огурцы, сало, источающее аромат чеснока, и тушенка домашняя. Я и не знал, что тушенку можно делать самостоятельно. Димка, ты бы, наверно, целый вечер только ей и закусывал. Михалыч тоже прилагался к застолью, помнишь, раньше? Не успеем приехать, он всадит стакан – и на койку крайнюю падает. Потом изредка приходит в себя, пробурчит что-нибудь несвязное, остаканится и снова в мир грез. Сейчас же нет – другой человек, сидит с чаем, расспрашивает о жизни нашей молодой, про бабульку свою рассказывает, хозяйством хвастается – даже экскурсию нам устроил в свинарник.
Когда вернулись в дом, Денчик взглянул на меня с тоскливой улыбкой и потянулся в рюкзак: достал спирт и наш старый магнитофон, тот, красный, на котором ручку ты сломал. Просидели весь вечер. Наш друг, как всегда, молчал, разбирал снасти, подпевая иногда голосу из приемника. Лишь изредка слышалось его: «Ну, накатим».
Я взял в руки альбом и кисть: стены избушки исчезли – за ними растаял снег, а мой мысленный взор полетел по десяткам с детства знакомых тропинок. Воспоминания сменялись одно другим, каждое из них – если написать, получится неплохой рисунок. Но летели картинки перед глазами с такой скоростью, что зацепиться не успевал за образ. Да и воспоминания слишком личные, слишком мои – не написать этого понятно. Так и сидел, пока вновь не появился дед; войдя, он принес с собой запах мороза и свежести, тот самый аромат зимы.
Лето перед глазами исчезло, я отложил так и не пригодившиеся краски. Михалыч пришел рассказать о том, что летом срубил баню, и по невероятному стечению обстоятельств – она, наверно, сама собой протопилась и ждет нас. Вот же заливает, старый хвастун. Отказывать было нельзя, да и почему бы не попариться. Не зря похвалялся егерь, ох, не зря. Последнее, что врезалось в мою память – это звездное небо, подергивающееся от пара, испускаемого горячим телом, лежащим в снегу. Вернувшись из бани, я отключился.
Опять поток картинок перед глазами. Почему-то все они были в сером и тусклом городе. Пролетело воспоминание о том, как тебя из армии встречали. Как семь бутылок водки втроем выпили. Как КВН-щики нас побили. Как Наташку ты свою встретил. Глаза её голубые вспомнил, я ведь тоже был в неё влюблен.
Проснулся я от странного тепла и урчания у себя на груди, это Васька – не забыл худого котяру, который у нас сосиски стырил? Хвост он где-то потерял, а вот морду отожрал барскую. На рысь похож, только кисточек на ушах не хватает. Захотелось его изобразить, но кот моделью быть не желал. Да и хрен с ним: полтысячи километров проехать, чтобы написать кота, пусть и красивого. Глупо! Денчика уже не было, «мустанга» моего тоже. Я точно знал, куда он поехал. Оделся потеплее, хлебнул козьего молока. Холодное, жирное, но очень вкусное. Я еще подумал: что же я делаю? После вчерашнего-то спирта. Нет, нормально все, голова не болит, тошноты нет. Видать, все же не врал дед – волшебная у него баня.
Закутавшись в тулуп и надев валенки, я вышел солнечный мир. Плюс четыре, представляешь, – двадцать восьмое февраля, а тут капель, как в середине апреля. Солнце светит так, что глаза режет, в небе ни единого облака и весной пахнет. Вдоволь надышался я и пустился по следам рыбака. Да нашел его, где и ожидал, на «нашем острове», где по малолетству раков ногами ловили.