Камень нищего

*****

– Уважаемый суд вольного города, граждане и гости, – если б у скромно одетого обвинителя, на чём его скромность и заканчивалась, на месте выглаженной сутаны из плотного зада торчали перья, как у павлина, наверно, распустившимся хвостом перегородило б весь зал от стенки до стенки. – Являясь лицом духовным, как многим здесь известно, я уже имел некоторый опыт в успешном разбирательстве подобных дел. Но сегодня выступаю как общественный обвинитель и представляю не столько особое подразделение, созданное Церковью для борьбы с ересью и чёрной магией, но, с позволения, выражаю чаяния всех вас. Посему не стану забивать вам головы специфическими терминами и мудрёными рассуждениями, понятными лишь посвящённым. Также, учитывая справедливый призыв уважаемого господина судьи, постараюсь быть максимально кратким. Ибо картина абсолютно ясна, в ней имеется всё: преступление, улики, свидетельства и главное – признание. В отличие от её врагов, у Святой Церкви связаны руки. Мы не можем карать, не имея неоспоримых доказательств. Но сейчас, думаю, именно тот случай, когда ни у кого не осталось сомнений. Бывает, запираясь до последнего, обвинённые в злодействах до завершения суда земного ускользают куда им в общем-то и дорога, так и не облегчив покинувшую тело душу раскаянием. И это не может считаться полным торжеством правосудия! Сегодня же мы имеем право с уверенностью заявить: зло само изобличило себя! И оно торжествует!

Учитель отметил его оговорку, наделявшую фразу двумя противоречащими значениями. Трудно не согласиться – торжествует именно зло, а не правосудие.

– В чём смысл наказания для преступника? – продолжилась напыщенная речь. – В удовлетворении жажды отмщения у потерпевших или скорбящих родственников? Да, но не только! В справедливом воздаянии за содеянное? Да, но не только! В недопущении повторения злодейства осуждённым? Да, но не только! В назидании и предостережении для остальных? Да, но не только! В искуплении – вот главное! Всякий грех нуждается в нём. Но наиболее тяжкие их свершивший уже не способен искупить самостоятельно, чему ярчайшее подтверждение содержится в величайшем из текстов. Так вот, для этого и существуют законы, писанные людьми, где каждому преступному деянию отмерена соответствующая кара, ровно такая, чтобы дать последний шанс страданиями искупить вину ещё в этом земном мире и предстать перед Вышним судом, уповая на его снисхождение. Я буду усердно молиться о её душе. И требую для неё не адских мук, а ниспослания спасения путём очистительного actus fidei*! Я закончил. Благодарю за внимание.

Некоторые зааплодировали, скорее тому, что вошедший в экстаз оратор наконец заткнул велеречивый поток, нежели оттого, что много в нём поняли и со всем согласились. Учитель и сам не сразу до конца осознал жуткий смысл предпоследней фразы. А когда до него дошло, на время утратил способность воспринимать действительность, не услышав, как обращаются к нему:

– Защите нечего сказать?

– Есть… – неуклюже поднялся и закашлялся Фридрих, слова застревали в горле.

– Спокойнее, – взглянул на него судья с оттенком жалости, как на необученного бойца, предсказуемо терпящего поражение. – Никто не отнимает у вас право говорить.

– Ваша честь, суд и присутствующие. Не скрою разочарования. Похоже, правда, очевидная мне и немногим, так и не открылась для остальных. Или от неё нарочно отворачиваются! Помните, в прошлое заседание, кажется, предложили мне, в шутку наверно, предъявить настоящего убийцу? Точнее, увиденного погибшим в момент смерти и спровоцировавшего её. Похожее можно было б сказать и про хозяйку замка, не останься она жива. Также тут не единожды упоминалось некое неустановленное лицо, за невольное знакомство с которым ныне жестоко расплачивается моя подзащитная. Возможно, кое-кто слышал о предательстве чужеземца, выдавшего себя за союзника, во время похода объединённой армии без малого шесть лет назад. Оно тогда стоило многих напрасно отданных жизней, – «с обеих сторон» – прибавил учитель мысленно. – Видимо, покойный рыцарь хорошо знал, кого к себе затребовал. Но с охранниками отчего-то полной информацией не поделились. И встреча не состоялась, о чём здесь тоже было сказано. Но теперь уклонившийся от неё вернулся сюда в ином статусе, с развязанными руками, желая заполучить обратно кое-что. Все перечисленные – один фигурант! Я готов назвать его!

– Кажется, мы догадываемся, на кого намекаете. Обвинения в его адрес звучат постоянно. Но, увы, привлечь к суду лично доселе не удавалось. Приходится довольствоваться всякого рода приспешниками…

– Но не в этот раз! Он здесь! Посланник Святейшества и наблюдатель от имени Престола! Господин, сидящий в зале… – ну где же он?!.

Секундой назад расслабленный судья сделался мрачнее тучи. Щёки раскрасневшегося пастора позеленели, отчего круглая физиономия стала похожа на недозревшее яблоко. В деснице Господней воли закопошился червячок сомнения?.. Оба поверили? Призадумались – точно, и, похоже, трухнули.

– Это серьёзное обвинение, – председатель ронял слова, как скряга монеты. – Подсудимая, вы подтверждаете?

Мая молчала.

– Повторю, вы готовы заявить под присягой, что ваш сообщник и тот, о ком говорит господин защитник, одно и то же лицо? Придётся быть убедительной, чтобы вам поверили!

– Я не видела лица… – поняла она зловещий намёк.

– Как тогда можете утверждать?..

– Он скрывал его! И сейчас не показывает! – выкрикнул за неё учитель.