Страница 167 из 211
– Пяти достаточно? – поинтересовались у судьи. – Всё равно больше нет.
– Думаю, да, – кивнул тот и пояснил: – Это заготовки для мечей. Среди кузнецов бытует мнение, что прежде, чем отведать крови в бою, ещё не принявшему окончательную форму оружию полезно испробовать человеческой плоти. Особенно ценятся клинки, сделанные из куска железа, под которым преступник сознался.
«Сломить волю хрупкой девочки не менее почётно, чем одолеть вооружённого врага!..» – подумал учитель и отвернулся.
– Чего бездельничаешь? – прикрикнул тем временем тип в капюшоне на своего нерасторопного подручного. – Думаешь, у нас уйма времени, и так сойдёт?! Раздувай! Господам холодно! Или дай я, а то телепаешься, как варёный червяк. Ты же проследи, чтобы всё остальное приготовили.
Сам палач, избавившись от плаща, остался в кожаных штанах и заляпанном фартуке на голое тело, отчего плотно сбитая его фигура показалась ещё более устрашающей – очередной вожделенный типаж для ценителей неприкрытой грубой силы. Капюшон, скрывающий лицо, снимать не стал. Но по всему было видно, что служба ему по душе. И абсолютно не смущает, против кого приходится применять своё искусство. Он снова принялся качать мехи, поигрывая мускулами. Алое зарево от жаровни почти прогнало тени из закоулков. Снежинки таяли, не успевая опуститься на подметённые камни двора.
– Вы, человеколюб, – прошипел сосед Фридриху в ухо из-под шляпы, – на кого взираете брезгливо, будто на?.. Выговорить стыдно! Такова его работа. Разные ремёсла необходимы для поддержания хоть какого-то порядка, чтобы мир не превратился окончательно в кишащую, гниющую помойку. И за добросовестное отношение любой вправе рассчитывать на некоторое удовольствие от призвания. Разве справедливо, если в этом будет отказано трудяге-палачу?
У учителя заслезились глаза, пока он разглядывал темнеющие на фоне пламени пять стальных стержней. Они, подрагивая в трепещущем свете, казались живыми чёрными змеями, дожидающимися жертвы, чтобы ужалить – больно, как невозможно представить! Неужели происходящее – явь, а не кошмарный сон воспалённого разума?!
– Люблю огонь, – мечтательно вздохнул пилигрим. – Ощущение, будто вернулся домой.
– Боюсь, не все его разделят, – удивлённо воззрился на него пастор, даже его обескуражило сравнение пыточной с домом. – Я бы вот не прочь поскорей очутиться в своём настоящем. Ну что они там возятся! – пожаловался он. – Начинайте уж, пока мы тут не замёрзли.
– Всё готово, – согласился судья и объявил. – Введите подозреваемую.
*****
Послышалось шлёпанье путающихся шагов и лязг. Арестованную втолкнули в круг света, в котором ещё порхали редкие снежинки, не спугнутые пламенем. Подвели к железному кольцу, вмурованному посреди канавки, под уклон уходящей к небольшой дыре в полу. Велев составить вместе босые ноги, пристегнули к нему, пропустив дужку замка через кандалы возле браслетов. Руки оставались свободными, если не считать вцепившихся в них лапищ стражников, но до времени. Волосы заранее коротко обкромсали, открыв шею.
– И внизу побрили, – зачем-то доложил охранник, – как положено.
Судья кивнул. Лучше не узнать, чего он не договаривает! Авось, изволит сдержать обещание…
Мая скосилась на огонь, пытаясь в сполохах рассмотреть... Разглядывать не позволили. Ей развели руки и заключили в цепи, пропущенные через похожие кольца у основания арки. Растянули, что пришлось приподняться на цыпочки, и закрепили на крюках. Таким образом, пленницу лишили всякой возможности хоть как-то помешать мучителям. Она ухватила звенья ладонями, чтобы не так врезалось в запястья.
– Не боитесь, что она, пытаясь вырваться, обрушит здание на наши грешные головы? – съязвил посланник Святейшества, наблюдая приготовления.
– Будьте спокойны, – поспешил обнадёжить пастор, не уловив издёвки. – Это праведникам боль придаёт силы, а нечисть от неё слабеет. Много раз проверено!
На девушку зябко было глядеть. Впечатление усиливалось из-за мерцающих отсветов на бледном лице. Но дрожала она не столько от холода, с видом растерянной школьницы, внезапно забывшей урок, перед строгими экзаменаторами. Наверно, именно этого добивались в суде. На заседании держалась достойно. Но здесь…
Соберись! Не дай подавить и сломить себя!
Непонятно: чем она больше была напугана – предстоящим испытанием, или тем, кто соизволил на него посмотреть. Узница медленно обвела взглядом присутствующих и остановилась на соседе Фридриха. Учитель поймал себя на мысли, что так никогда и не видел его глаз. Но глаза Маи встретились с ними и застыли, не моргая. Лицо словно окаменело, а губы что-то беззвучно зашептали.
Палач, не заметив этого, или не обратив внимания, взял ножницы и как заправский портной разрезал мешковину от ворота до подола и стянул в стороны, обнажив спину и плечи в мелких пупырышках гусиной кожи.
– Не надо, – остановил судья, когда тот вознамерился перерезать ещё и рукава. – Совсем раздевать излишне. А то ненароком оскорбим целомудрие господ защитника и обвинителя.
– На мой счёт не беспокойтесь, – задобрил пастор. – Мне и раньше доводилось участвовать в разбирательствах о ведовстве. Но готов пойти навстречу коллеге.
Распоротое одеяние теперь свободно свисало драным, замызганным штандартом на древке раскинутых рук. Просвечивающее зарево обрисовало тонкий силуэт, как в театре теней. Фридрих инстинктивно отвернулся, будто нечаянно подглядел. Неловко, что ученица оказалась перед ним практически без одежды. Но остальные с интересом разглядывали её, отпуская замечания по поводу телосложения жертвы и нисколько не смущаясь её унижением. Надо полагать, такое было для них привычным делом.