Страница 88 из 117
Я спускаюсь по лестнице, иду на кухню. Там горит свет.
Дейна стоит спиной ко мне, склонившись над столом, и перебирает лекарства, которые лежат перед ней кучей.
– Ба, что-то случилось? Что ты делаешь?
От неожиданности она замирает, потом резко сгребает лекарства в лоток, говорит: «Ничего, я просто… живот скрутило».
– Давай, я тебе помогу, – я обхожу стол.
– Нет-нет, Лимма. Иди спать. Я сама…
Я поднимаю взгляд, смотрю в лицо Дейны, и мне становится нехорошо: ее подбородок дрожит, на лбу выступили крупные капли пота, кожа вокруг рта синяя.
– Что с тобой?
– Все в порядке, – говорит она с упрямством. – Иди спать, Лимма.
Она хочет уйти и поспешно разворачивается, однако, ее колени подгибаются, и она падает без сознания. Падает!
Глухой удар… Время словно остановилось. У меня такое ощущение, будто рядом стою не я, лучше думать, что меня и вовсе здесь нет. Я просто уснула, и мне приснился очередной кошмар.
У меня внутри такой страх, что я не понимаю, как быть. Когда было плохо маме, я всегда знала, что делать, теперь же я беспомощна, как новорожденный ребенок. Образ Дейны – такой непоколебимый, сильный и незыблемый – пошатнулся.
Я вызываю службу спасения. Не сразу вспоминаю свой адрес. Впрочем, я все помню урывками: вот, я хватаю трубку телефона; вот, слышится вой сирен.
Больше всего на свете я боюсь подойти к Дейне и проверить ее пульс. Мне кажется, она умерла.
Я приподнимаю ее ноги на подушку, расстегиваю верхние пуговицы ночной рубашки, поворачиваю ее голову на бок. С облегчением понимаю, что она дышит. Через пару минут она приходит в себя и даже возмущается из-за того, что я вызвала помощь.
– Съела что-то не то, – так она объясняет свое недомогание и мне и сотрудникам скорой помощи. – Я не поеду ни в какую больницу! – наотрез отказывается, когда ей предлагают госпитализацию.
Если бы не второй приступ нам бы так и не удалось заставить ее сесть в машину.
– У меня нет никаких проблем, – сообщает она всем вокруг, – я замечательно себя чувствую!
Даже пищевое отравление в ее возрасте может быть опасным.
Я устала растолковывать ей это, когда она всерьез хотела вернуться домой.
Дейна ненавидела больницы и весь медперсонал, кто бы ни стоял перед ней – именитый профессор или робкий интерн. Все манипуляции, что проводили с ней, она язвительно комментировала. Подумать только, а ведь ее дочь была хирургом!
– Все? Вы взяли все анализы? Я могу ехать домой?
Мне пришлось краснеть перед ее врачом, что ничуть не умерило пыл моей бабки.
Из приемного ее перевели в палату, а я осталась ждать результатов. Я почти задремала в кресле, когда вернулся врач. Ночная смена, а так же новоиспеченная пациента неслабо вымотали ему нервы, поэтому он говорил монотонно и даже холодно.
Прежде мы сели друг напротив друга, мужчина положил на столик историю болезни, потер переносицу.
– Дело вот в чем, – сказал он, – у госпожи Морис рак.
Я по-идиотски усмехнулась.
Да этого не может быть! Она здорова! Вы ее видели? Она любому даст фору!
– Рак желудка четвертой степени, – снова заговорил врач, – пару месяцев назад она отказалась от химиотерапии…
– Что? – этот вопрос я задала на автомате, ибо расслышала все от первого до последнего слова, просто информация странным образом не хотела усваиваться в моем воспаленном мозгу.
– Она прошла обследование два месяц назад, потом несколько сеансов химиотерапии, после чего отказалась продолжать лечение. Разумеется, картина усугубилась.
Я молчала довольно долго. Казалось, что врач меня с кем-то спутал. Здесь, наверно, чудовищная ошибка!
– Это она вам рассказала? – когда это мой голос успел так охрипнуть?
– Да.
Мне стоит тысячу раз повторить это проклятое «да», чтобы поверить.
– Я могу ее увидеть? – все внутри клокотало от злости и отчаяния.
Пока мы шли до ее палаты, меня штормило. В ушах звенело, голова пульсировала болью.
Перед дверью я запаниковала. Войти туда, означало, узнать правду. Страшную, отвратительную и такую болезненную правду. Мне предстояло увидеть Дейну на больничной койке, с катетером, торчащем из вены, с биркой на запястье – вот оно свидетельство правды.
Врач благоразумно оставил нас одних.
Я очень долго боролась со слезами. Самое неуместное, что сейчас могло со мной произойти, – это истерика. Уж лучше злость.