Сердце на двоих

Еду приносили под двери, и хотя они были не заперты, выходить за них мне не рекомендовала мэра Алура. Ради моей же безопасности.

Потому что почти все в замке считали, что это из-за меня сейчас умирает король. И быть может, мне удалось бы достучаться до здравого смысла окружающих, если бы не пара выкриков, которые исторг из себя его величество, когда его привезли в замок.

– Кочевница!

Прозвучало как приговор. Для меня.

Кухарка была готова меня разодрать, будучи уверенной, что за это теперь ее похвалят.

И если бы не Кэрлайл, находившийся рядом, кто знает, безумная Жако могла и прирезать кухонным ножом.

С тех пор я и сидела в своей каморке.

Еду и воду приносила Хло, дочь Алуры. Я пыталась с ней поговорить, что-то разузнать, но она лишь молча и испуганно сбегала, не проронив ни слова.

Разве что когда настали женские дни, я все же сумела крикнуть ей вслед о своей потребности, и вечером вместе с тарелкой еды девушка оставила стопку чистых салфеток.

И на том спасибо.

Когда с тоской смотрела на потолочные балки, у меня даже мелькала мысль: а может повеситься со скуки? Никто не станет жалеть! И только летучие мыши, живущие под крышей, укоризненно раскачивались из стороны в сторону и шелестели крыльями.

Мол, совсем сдурела?

Ты же кочевая? Не смей сдаваться так просто!

Подумаешь, два дня никуда не выходила. От этого не умирают.

Этой же ночью мне не спалось, по крыше бил дождь, гремела гроза, а в щели задувал пронизывающий ветер.

Куцего одеяла не хватало, чтобы накрыться, и от этого забившись в самый угол своей кровати-подстилки, я поджимала под себя ноги.

Даже мыши сегодня не вылетели на охоту, решив, что погода нелетная.

Внезапный грохот о крышу заставил меня вздрогнуть. Будто что-то тяжелое свалилось сверху.

«Может, большая градина?» – подумала я, но грохот повторился совершенно нехарактерным звуком.

Будто что-то или кто-то попал в пространство между настилом крыши и балками и теперь бился там.

Решив, что это заблудившаяся мышь, я даже не шелохнулась: сама вылезет. Но когда к звукам царапания присоединился жалобный писк, я все же заставила себя выползти из своего укрытия.

Звук шел откуда-то из забитых наглухо досками пространств. Недолго думая, я попыталась руками оторвать их, но ничего не вышло. Исцарапав пальцы в кровь, я схватила оставшуюся после обеда ложку и попробовала поддеть доски ею. Спустя долгие минуты усилий и мучений у меня все же вышло.

Старое дерево со скрипом поддалось и осталось в руках. Из получившейся дыры сверху на меня рухнуло что-то мокрое, страшное и всклоченное.

Рухнуло и испугалось меня еще больше, чем я его. Дернулось в сторону, цепляясь раскинутыми крыльями за все подряд, пытаясь взлететь, но терпя неудачи.

Правое крыло сразу показалось мне сломанным.

И нет, это точно была не мышь.

Два огромных испуганных желтых глаза выдали в птице слетка совы, явно недавно вставшего на крыло.

И что-то у него этой ночью явно пошло не так… Иначе бы он точно не оказался здесь со мной на одной крыше.

– Цыпа-цыпа-цыпа, – попыталась позвать я птенца, но, разумеется, совенок – не курица. Ко мне ни на полдюйма не подошел.

Пришлось ловить.

Благо уставшая птица была не столь прытка, и вскоре мне удалось аккуратно поймать ее и взять на руки. Ощупав крыло, я поняла – дело плохо. Оно явно было сломано, и как в таких случаях поступают с дикими слетками, я не знала.

Мы с Агве никогда не разводили ни кур, ни цесарок, предпочитая покупать их тушки за деньги, которые выручали на ярмарках. Жизнь кочевника не предусматривала долгих стоянок и заведения курятника. Но что-то мне подсказывало: даже опытные крестьяне, знакомые с домашней птицей, не стали бы церемониться с курицей-инвалидкой и лечить той крыло. Свернули бы шею, чтобы не мучилась, – и в котел.

С совенком же я поступить подобным образом не могла.

Завернув птицу в тряпки, я решилась на первую вылазку вглубь замка за все время, что прошло с болезни короля.

У меня родилась идея обратиться за помощью к Кэрлайлу – лекарю, одному из немногих в этом месте, кто воспринимал меня не как прокаженную.

Ночью коридоры были пустынны и тихи, лишь факелы потрескивали и чадили, рождая пугающие тени на стенах.

Крадучись, я спускалась по лестнице на нижние этажи, туда, где был замковый лазарет. Сама я там ни разу не была, лишь пробегала мимо с ведрами и тряпками, пока занималась служаночьими делами.

Птица в моих руках притихла, и я слышала только, как дрожит ее тельце от страха, а еще колотится сердце – даже через слои ткани, в которую я обернула пичугу. Мое сердце никогда так не билось… всегда ровно и размеренно, даже сейчас, хотя я очень боялась, что кто-то из охранников встретится мне по пути.

Ничем хорошим сейчас бы это не закончилось. Обвинили бы в очередных кознях и наведении магии, а совенка, сказали бы, на кровавую жертву приготовила.

К счастью, мой путь до самой лекарской был свободен. Уже стоя у пошарпанных от времени дверей, я прислушалась к тому, что происходило внутри.

Тишина… Будто и не было никого. Разве что тонкая полоска света пробивалась из щели снизу.

Набравшись решительности, я постучалась.

Когда никто не открыл, толкнула дверь сама, и та со скрипом отворилась.

Внутри было тихо, так тихо, что каждый мой шаг отдавался глухим эхом. Несколько деревянных кроватей для больных пустовали, а единственный источник света исходил от горящей свечи за пустым столом.

Никого нет, решила я и приготовилась уйти, но внезапный шорох откуда-то из глубины комнаты, куда не доставал свет свечи, заставил меня замереть.

– Ахр… хр…

Взяв в свободную руку свечу со стола, я двинулась на храп. А это точно был храп!

Источник обнаружился быстро: в дальнем углу, привалившись к стене, спал Кэрлайл. Скрестив руки на груди, он, кажется, видел сны и что-то неслышно бормотал, шевеля губами, а ресницы его чуть подрагивали.

Почему лекарь не спал на свободных кроватях, было решительно непонятно, но я сюда не в его странностях разобраться пришла. Присев рядом, я толкнула мужчину в плечо.

Тот резко вздрогнул и открыл глаза, не моргая уставившись на меня.

– Ты что тут делаешь? – без всяких предисловий спросил он, осматриваясь по сторонам. – Ты что, одна сюда пришла?

– Одна, – кивнула я. – Хотя не совсем, мне просто пришлось выйти.

– Дурная девка, – закатил глаза к потолку Кэрлайл, поднимаясь на ноги. – Мало на тебя кухарка с ножом кидалась? Чего выперлась? Да еще ночью, через ползамка! Жить надоело? Все знают, что тебе запрещено покидать твою комнату или где ты там обитаешь?

Я насупилась. Отчитывать меня как девчонку могла только Агве, больше такой наглости я никому не позволяла. Тоже мне, папочка нашелся.

– А если мне понадобился лекарь? – наклонив голову набок, с вызовом произнесла я. – Ну вот чисто по женскому упрямству. Взяло и понадобилось.

Глаза Кэрлайла округлились.

– По женскому – это как? – не понял он. – Только не говори, что поймала какую-то болячку. Сыпь есть? Чесотка? Нагноения? И вообще, что ты там за пазухой прячешь, только не говори, что это опухоль…

Я даже отшатнулась на шаг от таких перспектив. Почему этот человек сразу думал о каких-то ужасах?

– Нет! – покачала головой я. – Там только сова. Вот, держите.

С этими словами я раскутала голову совенка из-под тряпья и всучила в руки обалдевшему лекарю.

– Это что? – осоловело хлопнул глазами мужчина.

– Мое женское дело. Я не умею лечить птиц.

– И я тоже, забери. – Кэрлайл попытался отдать совенка мне.

Я отскочила назад.

– Что значит не умеете? Вы ж лекарь! – прозвучало обвинительно.

– И-и-и? – Голос Кэрлайла стал тихим и вкрадчивым. – Если я лекарь, то должен лечить всех подряд, что ли? Ты бы мне еще таракана сюда приволокла. Откуда у тебя вообще птица? Ты же не выходишь из замка.

– С неба свалилась, – призналась я. – Через крышу. Ну так что, вы поможете? Пожа-а-а-луйста!