Немые

Последний гудок, но уже – не для пассажиров. Пароход отправился в плавание.

Просто не верилось, что еще совсем немного – и все это останется в прошлом.

Впрочем, пока что рано начисто отметать опасения. Через четыреста верст «Адмирал» войдет в другой крупный порт. Только потом, когда и эта угроза минует, можно будет позволить себе расслабиться. Вряд ли ради Алекс или его люди отправятся искать Червинского через полмира.

Но стоило отдать должное и ему. Жестокие уроки сделали способным на сумасшествие. Прежний Червинский отметал бегство из города на корню, полагая, что его тут же хватятся и поймают в дороге.

Чен снова принялся возиться с Алей, смеша глупыми рожами. Так и заснула с улыбкой – косматая, всклокоченная. Вся в отца.

Задремала и Катя. Следом, свернувшись кошачьим клубком, засопел и китаец.

Тогда Червинский достал свой паспорт и с наслаждением разорвал в мелкие клочья.

– Что ты делаешь, папа? – подняв темную голову, спросила дочь.

– Теперь у нас будет другая фамилия.

Ее Червинский мог взять, законно восстановив документы – ведь именно под ней, фамилией своего отца, казненного вскоре после рождения сына за печать политической агитации, он числился при крещении.

 – Папа, а мы заведем собаку? – сонно спросила Аля.

Червинский не думал, что заснет в эту ночь. Прилег рядом с Ченом, взглянул на часы.

Четыре тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать…

Он медленно моргнул, и тут же накрыло сном.

Впервые за долгое время Червинский увидел Ольгу. Она улыбалась.

***

Бирюлев много пил. На трезвую голову ситуация безвыходна, но наверняка виной тому – невозможность увидеть ее со стороны. Мысли метались по одному и тому же кругу, словно мышь в колесе. Нужно успокоиться и перераспределить их. После похмелья наступит ясность. Мысли выйдут за грани привычного.

По крайней мере, Бирюлев хотел в это верить.

В конце концов, обвинить его не сумеют – не того он теперь полета, и это – уже хорошо. Неплохо и то, что доля Ирины никуда от нее не денется, пусть и поделенная пополам. Конечно, того, что «плохо», на первый взгляд больше, но этот взгляд слишком замылился. К черту! Сегодня – просто пить.

Бирюлев опустошил не одну бутылку, запершись в кабинете. И, может быть, от их количества под утро вдруг почувствовал себя непривычно дурно. Туман перед глазами, шум в ушах, резь глубоко в горле, головокружение… На обычные излишки спиртного не походило. Сделав шаг к этажерке, Бирюлев едва не рухнул на пол – к счастью, рядом удачно стояло кресло.

Пока он пытался прийти в себя, растирая виски, в замке повернулся ключ. У Ирины, видимо, их – не счесть.

– Чч… Что… – он хотел спросить – «что тебе?» – но онемевшие, словно чужие губы, едва двигались.

Ирина с улыбкой села на ручку кресла, погладила по волосам.

– Скоро все кончится.

– Дда…

Тошнота подкатила снова – и тут закончился воздух. Бирюлев запрокинул голову, открыл рот. Попытался расстегнуть пуговицы на рубахе, но рука не слушалась: пальцы тоже стали чужими.

– Я всю жизнь любила тебя. Я молчала и все терпела, лишь бы ты был рядом. Но это – даже для меня уже чересчур. Они – мои братья.

– Чч…

– Сколько раз я шла против семьи? Жорж, я обокрала собственного отца! Или, может быть, ты считаешь – я не знаю, что произошло с Сонькой? А в ответ я не получила даже твоей благодарности. Я… Я больше так не могу.

Как так… Это же невозможно… Ирина! Не может быть, чтобы все закончилось так. Нет! Он не хотел умирать! Не сейчас!

Бирюлев попытался схватить жену за руку, но не смог.

А потом ее лицо застелило туманом, и воздух закончился.

***

Субботний рассвет был ясным, тихим, прохладным.

Ночь Куликов провел на берегу, слушая гомон провожающих и пассажиров, портовый гул, гудки парохода, но уже вскоре после отплытия, за пару часов до рассвета, механический запах начал рассеиваться, вытесняемый речным, а крики и гул сменил шелест воды.

Куликов не спал, но сейчас словно очнулся. Обнаружил, что тело затекло и замерзло. Он встал, отряхнул песок, и, закурив, пошел вдоль воды. Шел долго, пока не достиг жилой части берега, где обитала прислуга. Там он снова остановился. Намочил ладони в реке. Поднял с земли и запустил в воду несколько мелких камешков.

Здесь было очень спокойно, а куда идти дальше – он просто не знал.

Тут и нашли его люди Алекса. Куликов словно со стороны увидел себя у воды и тени, бегущие с разных сторон.

– Жернов, слева заходи! Не дай уйти в воду!

Они думали окружить, но он не собирался бежать. Ему было некуда. От себя не убежишь.

Возможно, стоило пустить себе пулю в лоб. Куликов не понимал, почему он не сделал этого. Впрочем, еще пару суток назад он не задумывался ни о будущем, ни о прошлом. Если жить только одним моментом – он не кажется таким беспросветным.

Обычно. Но не сейчас.

Куликова вытащили на берег и долго пинали. Особенно лютовал Жернов – великан с глазами, как васильки, и сломанным носом.  Однако указания разделаться с ним они получить не могли, и потому, выместив зло, поволокли по земле. Ныла разбитая губа, кровь затекала в горло, песок и камни обдирали и лоб, и ладони, забиваясь в нос, ныли бока… Но Куликов молчал.

Невдалеке ждали привязанные лошади. Сыщика перекинули поперек одной, как трофей, и повезли в Старый город.