Страница 7 из 55
С рулежкой по аэродрому я справился успешно, посмотрел на «колбасу» и пошел на взлет. Скорость была небольшая, но самолет легко взлетел, едва я взял ручку на себя.
Я быстро нашел точку равновесия как на велосипеде и полетел ровно, не рыская. Легкий самолетик подбрасывало на воздушных потоках, но мотор работал ровно и самолет слушался руля. Я помахал крыльями, сделал маленькую «коробочку» и вдруг свалился в «штопор». Этого я просто не ожидал, и мои судорожные движения делали «штопор» более крутым. Где-то в подкорке пронеслись слова инструктора: «если самолет не слушается, перестань им управлять, он сам полетит так, как ему надо». Я убрал ноги с педалей и отпустил рычаг управления. О, чудо! Самолет сам вышел из штопора и перешел в горизонтальный полет. Не хило. Я снова набрал высоту, разогнал самолет на снижении и попробовал сделать полупетлю. Получилось. И я удержался в кресле, и кресло с веревкой удержали меня. Нужно найти какой-то широкий ремень, потому что веревка слишком больно врезалась в меня. Я достаточно легко и плавно приземлился, и подрулил к штабному домику.
Командир эскадрильи подошел, посмотрел на меня и сказал:
- Летчика определяет его полет, а не бумажка, где написано, что он пилот. Все видели ваш полет, и все могут подтвердить высокий класс подготовки. От имени командования Франции я вручаю вам знак пилота нашей эскадрильи и белый шарф. Добро пожаловать в строй, мой мальчик.
Приятна такая оценка моих летных достижений, но я еще не был в бою. Как я там поведу себя? Смогу ли перебороть себя и вступить в схватку с врагом?
В 1915 году на самолеты уже начали устанавливать пулеметы Льюиса, и был сделан синхронизатор, чтобы выстрел происходил в момент, когда лопасть винта открывала ось ствола пулемета. Мы тренировались в стрельбе из пулемета с рук по привязанному на веревке тряпичному шару, стараясь почувствовать пулемет. Сделали и тренажер. На доску закрепили пулемет. На доске лежит пилот. Два человека двигают в разные стороны конец доски, создавая иллюзию полета, а пилот должен поразить одиночно висящий тряпичный шар. Упражнение трудное, но нужное для воздушного боя.
Каких-то прицельных приспособлений авиационного типа не было, но я определил параллель от прицельной линии пулемета по линии от моих глаз до ветрозащитного щитка. Там я краской нарисовал несколько концентрических кругов с перекрестием. То есть я, сидя в самолете и глядя в нарисованный круг, знал, куда направлен ствол пулемета, и мог стрелять достаточно прицельно.
Сравнительно быстро я научился стрелять и из выданного мне револьвера «лебель». Это тоже оружие летчика. Когда кончатся патроны в пулемете, семь патронов в нагане могут помочь добиться победы.
Глава 8
Ночь перед первым боем. Об этих ночах много написано. И возвышенного. И не возвышенного. Кто-то пишет письма. Кто-то сочиняет стихи, а потом, если поэт погибает, эти незатейливые стишки объявляются феноменом современной поэзии, все композиторы перекладывают их на музыку в виде томных романсов или задушевных песен. Правильно кто-то говорил, не помню точно кто, но что при жизни человеку трудно добиться известности и что у себя дома всегда с открытыми ртами слушают иностранцев.
Честно говоря, но у меня перед первым боем было такое же ощущение как перед операцией по удалению аппендицита. Вот придут санитары, сделают успокоительный укол, голого положат на каталку, накроют простыней и повезут в операционный блок. Там обмажут йодом, обколют новокаином и разрежут, рассказывая тебе анекдоты о том, почему в парикмахерских кошки терпеливо сидят около каждого мастера.
- И почему? - спрашиваешь ты.
- Сидят и ждут, когда на пол упадет свеженькое ухо или нос, ха-ха, - рассказывают тебе концовку.
Потом человек засыпает и неизвестно, проснется он или нет. Так и бой: неизвестно, вернется человек из боя или нет.
Я так крепко спал, что проспал сигнал подъема и прибежал посыльный солдат, чтобы разбудить меня.
- Ты проспал подъем в день первого боя, - изумился командир эскадрильи, - ну и нервы у тебя. Ты, возможно, еще хочешь и позавтракать?
Я был голоден и с удовольствием позавтракал. Съел яичницу с куском жареной колбасы, ложкой выхлебал стакан густой сметаны и выпил чашку кофе. В хорошем настроении и с сигаретой во рту я появился в дверях столовой. Все летчики стояли и смотрели на меня.
- Ты что делаешь? - возмутился командир. - Перед боем нельзя есть. Вдруг пуля попадет в живот и тебя не смогут спасти.
- Извините, мон капитэн, - сказал я, - лучше быть сытым, чем потом с болью вспоминать, что ты мог хорошо позавтракать и не стал завтракать.
Смех летчиков был ответом на мои слова. Я не собирался делать что-то нарочно, но снял напряжение у всех молодых летчиков. Опытные пилоты только рукой махнули на меня, что с меня взять - русский!
Нам поставили задачу прикрыть войска в районе реки Марны от бомбардировок «цепеллинов». Дирижабли сопровождали истребители. Мы должны были преодолеть их сопротивление и атаковать огромные летательные аппараты. Взлетали парами. У меня на руке были мои старенькие часы Nokia и огромный туристический компас в медном корпусе, чтобы можно было ориентироваться в воздухе. Район боевых действий мы предварительно изучали по карте и ориентировались по шоссейным дорогам и по линии реки Марны.
Кое-кто смеялся надо мной, но я стал привязываться подпругами от кавалерийских седел. Сыромятные ремни могли выдержать десятка два таких же парней, как и я, но ремни хранили мою жизнь. Некоторые летчики, глядя на меня стали делать так же. Это потом уже введут обязательное привязывание летчика к сиденью.
«Альбатросы» атаковали нас первыми. Можно сказать, что они неслись на нас, но мне, привыкшему к огромным скоростям, казалось, что они медленно подбираются к нам. Каждый летчик воевал индивидуально. Я перешел в набор высоты и, будучи выше противника, обстрелял своего противника. «Альбатрос» был скоростнее «ньюпора». У нас максимальная скорость 135 км/час, а у «альбатроса» почти 150 км/час. Есть разница? Есть. У нас один пулемет, а на немецком самолете два пулемета «шпандау» калибра 7,92 мм. Нам помогала более высокая маневренность полутороплана и точность стрельбы пилотов.