Страница 11 из 138
– А шум моря сможешь изобразить?
– Ладно, слушай.
И снова подул ветер. Но не вьюги. А шум прибоя. Он гнал волны, ударял их о прибрежные скалы, и с шумом отступал. Над морем кружили чайки, а в воде барахтались крабы и медузы.
– Море. Голубая-голубая вода, в которое переливаются блики солнца. И я стою по колено в воде, и смотрю на морское дно. Вода успокаивается, и я вижу песчаное, словно из мелких золотых крупинок, дно, на котором лежат перламутровые раковины, ленивая морская звезда и плывут стайки необычных цветных рыб.
– Ты так красочно описываешь, – заметил Валентин.
– Фантазия хорошая. Скажи, а можешь ли сыграть что-нибудь без битв и сражений? Просто, чтобы захотелось радоваться и жить?
– Хорошо, я придумал еще одну музыку, «Весеннее возрождение»[2] – называется. Слушай! И я уселась удобнее на угловом диванчике, подложив подушки.
Три барабанных удара разной высоту, с самого высокого до низкого, и музыка началась гитарным перебором. К переливу струн добавились басовые ноты второго грифа и такие же низкие звуки толстых резных стволов флейт. Валентин как-то умудрялся переключаться с нижнего на верхний гриф, обратно и возвращаться, и мне иногда казалось, будто две гитары играют одновременно.
Я услышала весеннюю капель. Гулкие звуки барабанов напоминали мне капли, что падали в бочку у стены дома каждую весну и дождливым летом, когда я жила в Зниче. К ним прибавилась мелкая дробь крупных капель, ударявших по забору-штакетнику, по еще не одетым листвой деревьям, по деревянному крыльцу. Сквозь падающие капли радостно преломлялся свет яркого весеннего солнышка. Я открыла глаза, и на месте весенней благодати увидела Валентина, который уже играл на деревянном ксилофоне. Так и рождались звуки капели! Партия ксилофона закончилась и послышался звук флейты, как гудок уходящего вдаль паровоза или парохода. Вновь зазвучала гитара, финальные переборы которых вместе с утихшим гудком умчались куда-то вдаль, завершив мелодию.
Валентин снял свою чудо-гитару с колен и поставил рядом с собой на диван.
– А что за флейта, прикрепленная к гитаре? Свирель?
– Нет, это мое изобретение. Каждая из флейт настроена только на одну ноту, поэтому я могу играть еще одну мелодическую линию, пока пальцы заняты игрой на гитаре. С обычной флейтой так не получилось бы, а звук губной гармошки мне не нравится. Вот я и придумал инструмент.
– Ты такой изобретательный. Создаешь и новые музыкальные инструменты, и оружие. Разве еще кто придумает такое?
– Я не раз замечал, насколько же они близки. Лук и арфа. Флейта и духовое ружье.
– Ну а что удивительного? Музыка – то еще оружие, которое сражает сердца раз и навсегда.
Валентин задумался о чем-то, а я о том, что пора возвращаться.
– Ты проводишь меня? – спросила его.
* * *
Совсем стемнело. Только лунный свет освещал дорогу.
– А у тебя, наверное, много поклонниц. Вот завтра придет к тебе какая-нибудь кукла, и будете с ней… – я сгримасничала, изображая поцелуй.
Не успела закончить мысль, как ощутила его горячие губы на своих. Мурашки пошли по моему телу.
Когда наши губы разомкнулись, я не могла сказать ни слова.
– Это было… это было… ах… чудесно – наконец вымолвила я.
– Я не смог устоять, милая.
– Ах ты проказник!
– Такой же, как и ты!
Мы подошли к дому, и стояли у самой двери.
– Пора прощаться? – как-то нехотя сказал мой спутник.
– Ну Валентин, ну постой еще чуть-чуть со мной.
Все казалось каким-то волшебным, я так долго о таком мечтала. Мы как маленькие дети, только ощутившие первую влюбленность, обнимались украдкой, стоя за углом дома, чтобы, не дай бог, родители не застали. Только нам никто не мог помешать.
Наконец, я сказала:
– Все, пора. Пока, обворожительный Принц!
– До встречи, очаровательная красавица! В следующий раз уже я наведаюсь к тебе в гости.
И Валентин развернулся и пошел, не оглядываясь. А я позволила себе немного посмотреть ему вслед.
* * *
Я чувствовала, что сильно утомилась и села рядом с Наталией. Казалось, стоит закрыть глаза, и усну прямо тут, на кухонном диванчике. Веки становились тяжелыми, все таяло в дымке, и я видела его лицо.
– Ах! – томно произнесла я.
– Устала, дорогая? – сказала Наталия, приняв мой восклик за нечаянный стон усталости.
– Да, немного! – очнулась я. Мое внимание вернулось из мира фантазий обратно в залитую светом фонаря комнату.
– Пойдем наверх. – предложила Наталия мне и уже обращаясь к Броду, продолжила мысль, – Брод! Ведь ты нас отпустишь?
– А разве тебе можно поперечить? – улыбнулся он. – Спокойной ночи!
– И тебе приятных снов! Долго не сиди тут!
Мы покинули столовую и направились вверх. На секунду остановилась у узкого окна напротив лестницы. Там стояли покрытые снегом деревья, припорошенная белой шалью ель, а в свете фонаря летали в разные стороны потоки снежинок. Я, было, принял их за клубы дыма. Они мчались и кружились за окном с такой скоростью, что я не успевала их рассматривать. Ворох снега змеился, пока не превратился в едва различимые, клубящиеся очертания восточного змея-дракона.
– Привет! Как ты? Помнишь меня? Ты спросила, как меня зовут! – едва уловимые слова пронеслись в моей голове.
Видение растаяло. Лишь снежные потоки в вихрях зимнего ветра продолжали падать вниз. Мы поднялись на второй этаж. Пока Наталия открывала ключом дверь, я вновь погрузилась в мысли о нем. Невольно я подняла глаза в небо, и увидела среди звезд, мерцавших далеким светом через прозрачный потолок, что удивил меня сегодня утром, портрет. Его волнительный образ не хотел покидать меня. На небе мерцали созвездия, а между ними плыли темные облака. Край одного из них засветился ядовитым отблеском, лицо, которое я видела в своей памяти, сквозь звезды, побледнело, а на месте его, освобожденном тучами, заняла злая звезда, светящаяся среди остальных звезд мутным зеленым пятном – Орбус.