Элина и Орбус

Со следующим порывом ветра стемнело. Небо от горизонта затянуто мрачными тучами. Брызги капель ударили в лицо, полил косой дождь. Сверкнула молния.

Тревога пробудилась во мне: там, где растаял угловатый зигзаг молнии, загорелись несколько призрачных огоньков, они зависли в воздухе и казалось, вслушивались, есть ли здесь кто живой.

Я замерла. Но огоньки этим было не обмануть. Их недвижимое состояние сменилось другим: теперь они медленно плыли ко мне. Призрачные туманные пятнышки зловеще сверкали, на их поверхности клокотали разряды.

– Помни, Элина, – вспомнил я слова мамы, – не все можно победить силой. Самое мощное оружие – стойкость твоего сердца. Это молитва от страха ночного. Если увидишь, что призраки теней пытаются атаковать тебя или духи болотные, или кладбищенские огни, или иная нечисть, неупокоенные души, читай это вслух. И верь своему сердцу.

Я лихорадочно искала в рюкзаке, но заветный свиток не попадался. Неужели пропал? Неужели проклятый Тенебриус обманул, когда в тот раз попросил почитать и не вернул? Руки продолжают перебирать мелочь. Огонек неотвратимо приближается.   И вот какая-то бумажка. Выбора нет, это она или нет, сомнения отбрасываю. Повезет так повезет, нет так нет. Умру так умру, а может проснусь, если это сон. Читаю.

Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси, и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его[1].

Мой голос дрожал, и казалось, на призрачные огни мое чтение никак не действовало. Но это был он, тот свиток, что дала мама. Это немножко подбадривает меня. Именно потому, я, наконец, смогла вернуть самообладанием, и как бы не было тревожно, теперь читала твердым голосом.

Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши.

Призрачный огонь совсем близко.

Будь что будет – подумала я и продолжила читать. Немного не долетев, огонь исчез, хлопнул перед моими глазами, словно огромный мыльный пузырь.

Я продолжала.

Яко Ты, Господи, упование мое: Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.

Остальные пузырьки, как я их теперь стала называть, медленно пытались подлететь ко мне, и, точно также лопались.

Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

Теперь путь был свободен. Дочитала.

Я и ранее знала этот текст, но в современном произношении. В древнем же чтении, записанный на тонкой коре священного дерева Бетулы, слова были особенно мощными.

Бетула-береза покровительствовала девочкам, в детстве их водили за исцелением в березовую рощу, а мальчиков – в дубовую. У вас есть березка, у нас есть дубок, – говорили родители. Бетулу считали центром мира, изображали на шаманских бубнах. Такой я видела у Флорентины, в ее избушке (Интересно, как она там? Уже вернулась в лагерь?)

Да, береза – дерево охоронное, созвучное слову беречь. Мама была мудра, сделала для меня очень сильный оберег, который выручил меня в трудную минуту. Спасибо тебе, мама!

* * *

Наконец спуск завершен. Я вышла к подножию горы.

Пустынно. Отдельные камни валяются на земле. Следы камнепадов и обломков скальной породы. Кое-где – редкие кустарники.

Протопала шагов эдак сто, как путь преградила пропасть, через которую был прокинут веревочный мост.

– Что же за такое? – подумала я. – Одни препятствия.

Внизу бурлила быстрая речка. На другом берегу оврага, подступая к самому уступу, рос густой, тропический лес. Кое-где корни свисали прямо над пропастью, некоторые, словно лианы, стелились вниз.

Рядом с плетью длинного корня искрилась струйка воды. Этакий небольшой водопад. Выходит, в том диком лесу есть ручьи. И похоже здесь случаются орбусотрясения, раз расщелина поглотила водоток.  

По ту сторону моста свисающие корни оплели дикий камень. Взгляд заметил: среди каменных уступов один был не совсем естественного происхождения. Чем больше я вглядывалась, тем сильнее в очертаниях камня, проступал демонический облик: острые уши, хищный оскал, высунутый острый язык. С языка стекали потоки воды, еще один водопад, только уже образованный не ручьем, текущем под сенью пышных крон, но подземным потоком, вырвавшимся на свободу. Мощная струя падала прямо в середину ущелья, поднимая столб брызг.

* * *

Я ступила на хлипкие деревянные дощечки. Мост качнулся. Я стала медленно пробираться на ту сторону, держась за канатные поручни. Очень неудобно и жутковато, когда мост под тобой сильно раскачивается. Кое-какие дощечки прогнили и рассыпались в труху. Их я перешагнула. А внизу, подо мной стремительно мчался, клокотал горный поток.

Наконец я ступила на твердую поверхность, в тень зарослей.

Тихо. Ни звука. Ни пения птиц, ни стрекотания насекомых. Ни единого всполоха ветра. Такая тишина пугала.

Сначала я шла беззаботно. Но все сильнее слышалось клокотание. Вглядывалась в заросли, пытаясь понять: что это? Как оно не гармонировало с тишиной вокруг. Я шла, звук усиливался. И вот – причина этого шума. Среди зарослей затаилась поляна. Лесной ручей втекал в чашу, прямо в центре луга, и воронкой затягивался под землю. Чаша оказалась прогнившим пнем некогда крупного дерева. Могучий великан разрушился от старости, оставив гниющий пень и только корни извивались змеями, словно щупальца хищного спрута.