Страница 26 из 50
Ты приходишь и приносишь с собой осень. А уносишь всё тепло. Я вампир, мне ненавистны солнца лучи и неведомы чувства. Я вампир, но ты ломаешь меня. Незримой тенью следуешь за мной, нога в ногу. Глядишь на меня с разбитых зеркал и мутных луж, шепчешь холодным осенним ветром, завывающим в трубах.
Ты был первым, кто ворвался в мою жизнь, сметая всё на своём пути. Ты был первым, кто шутя дарил мне миры. И ты был первым, кто разбил моё сердце. Я скучаю, Марк. Мне одиноко и тоскливо. Ты ушёл, не помахав рукой. Ты ушел тихой поступью, тропами, которые я никогда не найду.
Говорят, это место построено на костях. Говорят, тут незримые и неощутимые ходят среди живых, а ночью их можно увидеть, если особые отношения с Гранью. Кто-то уже пересек её, но оттуда он уже не вернется. А я медленно приближаюсь к тонкой черте, отделяющей Их от Нас. Хотя, Элли говорит, что я уже одна из них, иначе бы меня не поместили сюда.
Осень тут проходит тоскливо и уныло. Ночами в полых стенах слышно шуршание и скрябание. Сыростью наполнены палаты. На стенах ободраны обои, рассвет пробивается сквозь желтые шторы, а о стекло бьётся мошкара. И сад такой же: темно-зеленые заросли с блеклыми цветами, виляющие тропинки, вымощенные серым камнем, окурки, спрятанные среди кустов и скомканные записки, содержание которых разобрать невозможно. Иногда я заглядывала в окно наблюдательной палате и видела одно и то же: чистые белые стены, пол, потолок и постель, и Ворон, неподвижно лежащий сверху, скрестив руки на груди, с остекленевшим взглядом, устремленным к потолку.
Если снаружи толпа - пестрый многоликий и многоглазый зверь, то тут у всех одинаковая одежда и одинаковые потерянные выражения лиц. Единый организм, один разум на всех. Стая, не принимающая меня в свои обьятия. Так я и скиталась, ненужная, не являющаяся частью чего-то целого. Одинокая Кошка, гуляющая сама по себе. Днём всё тело медленно, размеренно, по расписанию: подъем, процедуры, завтрак, обед, полдник, ужин, отбой и снова, по второму кругу. А ночью всё оживало, все куда-то уходили, тени плясали на стенах и пустые коридоры наполнялись новыми звуками, шерохами, смешками, шепотками. И всё это проходило меня. Я была словно в коконе. Я медленно сходила с ума в одиночку, никем не замечаемая.
Я актриса, лицедейка. Одинокая черная кошка, гуляющая по трубам и заброшенным крышам. Единственный, кто сорвал мою маску, был единственный, кто не оставил после себя ничего,
В одну ночь я металась в бреду, каждый тик часов рвал меня на части. И тогда я услышала голос у изголовья кровати:
- Напиши письмо и положи его под старым дубом, растущим возле Клетки. И тогда оно дойдёт до адресата, даже если вас расделяют тысячелетия и миры.
В комнате никого не было. Лишь запахло весной и лавандой. Я не знала, женщина говорит или мужчина, взрослый или ребенок. Обладатель был слишком далеко. Там, докуда я не смогу обраться. Там, откуда нет возврата. За Гранью.
Сад дышал свежестью. Эхо сказок и историй о населенных мирах пронизывало воздух, голосов было так много, что я не могла услышать их. У окна, ведущего в Клетку, стояла Поступь, снова и снова улыбающаяся своему Ворону. Однажды они станут свободными. И тогда я проснусь и обнаружу пустую кровать рядом со мной. Быть может, ни я, ни врачи ни вспомнят её имени. Она уйдет, забрав с собой всё, даже саму вероятность её существования.
Я пишу на бумаге под ветвями старого дуба. Листья падают мне на волосы и плечи, лунный свет разливается по мокрой траве. И тишина сопутствует мне, ничто и никто не смеет её нарушить.
Ах, не люби меня, мой милый Друг,
Ведь я вампир и кровопийца,
Иди тропами, ведомыми лишь тебе.
А я лишь лицедейка и убийца.
Мне чувства чужды, о мальчик-лето,
Я пеленована ночною мглою,
У меня сто масок, сто голосов,
Но я побеждена одним тобою.
Твердила я тебе без устали, но ты не слушал:
Беги, глупец, как от потопа, от огня,
Я сокрушу тебя, о милый мальчик.
Беги, беги ты от меня.
Ну, а тебе не важно, всё равно.
Ты вспыхиваешь и сгораешь,
Твердишь, твердишь мне о любви
И страстию порочною пылаешь.
Я в клочья разорву трепещущее сердце,
Хрусталю подобную я пожираю
Душу, но лишь когда теряю
По тебе, мальчишка-лето, так скучаю.
И я кладу бумагу под корни дуба. И я знаю: письмо достигнет адресата. Сквозь время, сквозь пространство, сквозь пелену смерти. Слова настигнут его. Слова, что все эти годы так рвались нарушу, словно птицы в клетке.
Дуб шелестит, он готов поведать мне историю. И я с благодарностью слушаю её.
Когда-то оно было молодым цветущим деревцем. Соцветия его печально спускались к земле. И он слушал. Внимал каждому людскому слову в вечном своём молчании. На его ветви садлились птицы, соловьи воспевали его красоту, а бабочки резвились около его ветвей. И уже тогда тут был дом, люди в белых халатах, поломанные дети. Его никто не замечал, ведь оно молчало, оно всегда молчало. И лишь девочка-весна с венком в седых волосах внимала его молчанию. Она знала истории, которые волны приносили на своих гребнях. Она была из безнадежных. Она тихо скончалась в клетке, о ней мало кто вспоминал, её имя теперь позабыли, лишь дуб хранит в себе её образ. В ту ночь, когда она умерла, распустились белые цветы, слишком белоснежные среди всей этой грязи. Белые, как и её волосы.