Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 50

Когда мне бывает грустно, или я чем-то подавлена, или устала, я отдаю себя скорости. У Марка есть кабриолет. Чуть староват, потрепаный, исцарапанный, сзади что-то нацарапано на испанском, а сиденья вечно прокурены, но мне какое дело? Главное - это скорость. Ветер, дующий в лицо. Шум мотора. Размытый мир с тысячами огней. Вскипающая кровь, чувства - мешанина из страха, упоения, восхищения и чего-то ещё, чего я тогда понять не могла. В голове ни одной мысли, они остались где-то позади. Я привстала, распростерла руки и ловила ветер, развевающий мои уложенные волосы и короткую, не самую приличную одежду. Я закрыла глаза, видеть мне было ни к чему. 

 Марк включил музыку, какую-то латино-американскую дребедень. Бодрую, прилипчивую дребедень. Он следил за дорогой. Мы пронеслись мимо дома Леа быстрым размытым пятном, оставив после себя пыль и запах бензина. Я была уверена, что Леа дома. Она никогда не гуляет в такое время суток. Зато сидит в соцсетях, параллельно матерясь на ужасную связь. А другой у нас-то и нет. Мы на краю мира, черте где, крупные города про нас даже не знают.

  Так мы и ездили. Всю ночь, до самого рассвета, без цели, без мыслей, без слов. Как только увидели, как солнце лениво выползает из-за горизонта, мы остановились. Бензина было мало. Марко подташнивало, у меня бешено колотилось сердце.

 - Н-да-а-а, так далеко мы еще не забирались, - Марко почесал макушку, запустив израненные пальцы в лохматые волосы цвета кофе с молоком. 

 -Романтично, не правда ли? - усмехаюсь я, - Звезды, пение птиц, девственная природа, и только мы с тобой.

- Ну, не такая уж она и девственная, - флегматично он поправляет меня, - Взгляни на этом мусор повсюду.

- Да, девственницы в наших краях - это редкость.

Мы смеёмся. Он - дежурно, по привычки, совсем не искренне. Я - заливисто, истерично, не сколько от собственной шутки, сколько от... Сама не знаю, от чего. Он лезет в  багажник, проверяя наличие канистр. Мог бы и не проверять - он у него всегда есть. Как и аптечка, запасные запчасти, с десяток зажигалок, консервы, питье, гигиенические салфетки, запасной мобильник и многое другое на все случаи жизни. И  про технику безопасности-то он всё знает, и порядок уважает, и уроки зубрит, а потом еще повторит с утра и перед уроком. А ещё говорит красиво. И признаётся в любви тоже невероятно красиво. Учитель английского всегда говорила, что у него хорошо поставлена речь.

 На людях он - крутой чувак с шлейфом аромата сигарет и духов от армани, с пронизывающим взглядом глаз-ледяных щелочек и гордо вскинутым подбородком. Ничего не обязан, ни к чему не привязан. Гордая, одинокая птица, серый кардинал стайки безумных подростков. Тусовщик с вечной весной в душе, на людях не показывающий свою слабость. Капитан клуба черлидерш влюблена в него, как в банальном подростковом сериале. Он не учавствует в травле, но наблюдает с внимательным взглядом, и невозможно понять, что прячетяс на них дне: то ли сочувствие, то ли одобрение. Некоторых жертв он спасает и становится их покровителем, пока они не реабилитируются. Одна я знаю правду. Кто-то его уважает, кто-то терпеть не может, но все чувствуют в нём силу лидера, а потому в открытую не решаются противостоять. Одна я резко сорвала маску. Или он заставил меня сорвать?

 Предаюсь воспоминаниям. Я знала его давно, еще со средней школы. Тогда я была изгоем, девочкой с вечными синяками, у которой отец алкоголик, а мать сумасшедшая. Забитая, одинокая, но вовсе не парящаяся из-за этого. Тогда у меня была подруга, тоже изгой, потому что она толстая и прыщавая. Эта самая подруга предала меня, как только ей предоставилась возможность. Как будто это было минуту назад, помню гнусные смешки, горящие глаза обступивших меня гиен. Именно гиен. Они были чертовски похожи на них. "Прости, но если я тебя ударю, меня больше не будут дразнить". Толчок в грязь. Крики. "Свинья! Свинья! Кабан-бородавочник!" Проглоченные слезы обиды. Я метала дротики в её портрет, а по ночам мечтала, как вспорю её брюхо. Марк стоял в сторонке, глядя на меня. Что-то понимающее, человеческое читалось в его взгляде. Он подошел ко мне, наклонился. Все почтительно расступились. Уже тогда он научился создавать имидж. Не знаю, откуда у него это. Он не рассказывал.

 - Вставай. Встань и дай ей сдачи. Не глотай слезы.

 Как заколдованная, я встала. Руки как будто примерзли к телу. Толпа выжидающе смотрела на меня.





 - Чего ты ждешь? Бей её. Врежь прямо по лицу. Давай.

 - Бей! Бей! Бей! - подхватила толпа.

 "Бей! Бей! Бей!", - звенело в ушах у меня всю среднюю школу.

 Я не ударила. Я пнула. Прямо в живот. Меня разбирала злость, нечеловеческая ярость. Я била и била её, по прыщавой роже, в хитрые глазки, в пухлый животик, в массивные плечи. Пинала по ногам, по рукам, по всему, до чего могла дотянуться. Она кричала. Я тоже. Толпа ликовала. А Марк молчал. Теперь его взгляд не выражал ничего. Глаза его были красивые, но мертвые. Как у куклы.

 С тех пор меня многие зауважали, оставшиеся считали психом. Красавчик Альфред, спортсмен и гроза женских сердец, здоровался со мной на переманах, говоря, что я "классно приложила толстуху". Друзья Марка со мной общались и иногда защищали. Марк был добр ко мне, но не более. Все изменилось, когда мы пошли на спор в заброшенное здание, пристанище бомжей и наркоманов, с жуткими и загадочными надписями на стенах. Тогда была темная безлунная ночь. Здание, вернее, его обломки, зловеще возвышались посреди пустыря. Уговаривать нас не пришлось: мы были пьяны и охочи до приключений. Я читала надписи на стенах, он курил.

 "Пусть и пусто."

"На неоновых полях дюны порошков.

Однажды и ты туда попадешь.

Я буду ждать тебя.