Страница 12 из 15
Прошли по снегу 7 километров. Повернули у Кирпичного завода. Навстречу – свои, морячки. Идут из бани – розовощёкие… Увидели и весь эшелон. Стоит матрос-часовой в шубе, но грудь открыта. Улыбка у него ослепительная.
По словам Черчилля, в ноябре 1942 года на Западе были скованы тридцать три немецкие дивизии.
В Германии и в других районах западной оккупации оставалось семьдесят семь немецких дивизий. Если на Атлантическом фронте было тридцать три дивизии, то в других пунктах Германии и Европы остаются сорок четыре немецкие дивизии плюс некоторое количество итальянских, румынских и др. Значит, из этой массы войск ещё до 50 процентов дополнительно послано на Восток. Воистину мы расчищаем дорогу для Англии и США!
«Чей голос будет преобладать за столом Совета? – вопрошал в 1942 году Страболджи[31], размышляя о роли России. – Почему, собственно, русские после их страшных потерь и страданий должны считаться с миром английского языка?»
По пути в Кронштадт вице-адмирал Дрозд, командующий эскадрой КБФ, пересекая на машине в сильный туман залив, попал в полынью (видимо, здесь лёд был пробит снарядом). Погиб… Горько… Отличный был командир!
Утром на легковой машине выехали на передний край. Мимо уже знакомого нам деревянного домика станции Кирпичный завод, мимо лесоразработок, по шоссе – на правый берег Невы. На лесозаготовках по-прежнему работают питерские девушки и женщины… Сегодня погода мягкая, работать легко, но в морозы – им трудно.
Миновали ряд контрольных постов; наш бывший передний край: прочные постройки, ряд просек, дорог. Кое-где могилы с памятничками…
В пути, недалеко от Невы, заметил двух пленных немцев, шедших под конвоем автоматчиков. Остановил машину. Коротко допросил их. Пленные – молодые солдаты 28-й лёгкой дивизии. Участвовали в Крымском походе: «В Зимферополь, Альлюшта…» (Одеты относительно хорошо. Куртки и брюки из толстой материи, тёплые шапки, обшитые кожей бурки.) Наши конвоиры добродушны, показывают немцам свои полушубки, а потом щупают их куртки: «Эрзац!»
Один из пленных – молодой рабочий с завода «Сименс» из Берлина. Отрицает, что был в Hitlerjugend. Сообщил, что солдаты хотят кончать войну; легко сдаются в плен. О положении под Сталинградом кое-что знает. Когда я сказал ему что фельдмаршал Паулюс и весь его штаб взяты нами в плен, он удивлённо переспросил: «Паулюс?» Видимо, это его поразило…
Немцы держались дисциплинированно, руки по швам, ответы чёткие. Может быть, меня чем-то «взяла» молодость пленного и то, что он – рабочий. Я не чувствовал злобы, только некоторое презрение, жалость и интерес: вот ещё один из гитлеровского мира. Разбив немцев, мы в основном испытаем похожие чувства: удовлетворение, жалость и интерес к немецкому народу. Эсэсовцы и полицейские вызвали бы во мне иное отношение.
Быстро выехали к Неве. Вот рубеж, где стояли наши части с сентября 1941 года! Немцы вырвались тогда к Неве…
Нева тут, у истоков, широка. Здесь я жил летом 1925 года после похода Балтийского флота к балтийским проливам. (Поход с наркомом обороны товарищем М. В. Фрунзе.)
В снежной дали стои́т величественный Орешек[32], гордая крепость. Флаг, поднятый моряками, развевался над ней – до дня прорыва блокады. Он доставлен с почётными ассистентами в Ленинград – флаг, пробитый пулями, разодранный ветрами… К нему приложен список героев, павших на посту и не отступивших ни на шаг.
По льду Невы, минуя развороченные старые проволочные заграждения, идут машины. Снега́ снега́ и тёмные пятна людей. Вмерзшие в лёд землечерпалки. Где-то близко орудийный огонь… Вправо – разрывы; там, у 8-й ГЭС, идёт ликвидация окружённого немецкого гарнизона. Немцы сидят в бетонированных подвалах и упорствуют. Снова грохот разрывов, – и выше крон старых сосен взлетают пыль, дым, щебень и щепки. Это бьёт батарея Барбакадзе.
Пересекли Неву… У края бывших немецких окопов – наш подбитый самолёт. Погибая, он пикировал на немецкий узел сопротивления как раз у подъёма к береговому шоссе. Шапки долой, товарищи!
Идём по прибрежной лесной дороге. Ветер прогнал облака, и солнце неожиданно осветило Неву и мёртвый, сожжённый, искалеченный лес.
Неприятно, что в лесу лежат трупы наших и немцев (всех ещё не успели похоронить). Некоторые убиты на ходу, застывшие глаза раскрыты; один труп обуглен, оторвана кисть руки… Видимо, напоролся на мину…
Мимо нас пробираются по снегу сапёры. Тащат колючую проволоку, брёвна. Великие труженики войны!
По шоссе движутся вперёд «катюши», непрерывный поток людей. Даже, на мой взгляд, слишком людно для переднего края!.. Строят новые укрепления. Уже сделано десять рубежей, чтобы немцы не могли прорваться обратно к Шлиссельбургу и к берегу Ладожского озера. Везде трофейные команды: изымают в окопах всё немецкое имущество.
На шоссе девушки-регулировщики беспрестанно указывают флажками – белыми и красными – направления и отдают честь командирам. Эти девушки – образец дисциплины: объяснят всё толково, знают все маршруты наизусть, а в глазах – такая молодость, такой свет, что его не затмят никакие дымы разрывов!
Очередная попытка фашистов вырваться на шоссе к Шлиссельбургу отбита. Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков… Бьёт батарея. С перелётом ложится ответ противника. Низко проходят два «ила». Сапёр вколачивает деревянным молотком указатель-вывеску… Как всё слитно, едино! Какая во всём этом прочность, именно прочность! Это ощущение удваивается, утраивается, когда подходишь ближе к Шлиссельбургу.
Осмотрел Преображенскую церковь (бывший немецкий узел сопротивления). Она разбита основательно. Сюда всадили до сотни снарядов. Барбакадзе говорит: «Это наша работа».
Снег здесь окрашен во все тона: кровью, розовой кирпичной пылью, чем-то ярко-жёлтым (остатками взрывчатого вещества?), сажей от сгоревших немецких блиндажей… Стоя́т обуглившиеся вековые сосны, – из свежих их ран ещё сочится смола.
Везде обрывки шинелей, разбросанное немецкое имущество, газеты, конверты, патроны и т. п. Наши тащат из разрушенных немецких блиндажей брёвна и доски для новых сооружений. Тяжёлые грузовые машины непрерывно подвозят лес… Скоро здесь будут построена железная дорога – по ней мы пустим первый поезд в Москву! Это, конечно, ещё не «стрела»[33], это будет фронтовой поезд, но как он нам люб, как мы ждём его! Через Неву от Шлиссельбурга уже выстроен деревянный железнодорожный мост.
Немецкие надписи сорваны. Неделя, две – пройдут весенние дожди, зазеленеет травка, деревья – я уверен – выправятся, отрастут, зацветут, и останется одно воспоминание от полуторагодового пребывания фашистских оккупантов.
Шлиссельбург разрушен. На сегодня в городе – триста пятьдесят человек гражданского населения. (Что с остальными?)…
Я прошёл по центру города, по набережной, побеседовал в управлении милиции, посмотрел работы по расчистке города. Местные жители убирают снег… Судоремонтный завод, ситценабивная фабрика и другие предприятия разрушены, но полным ходом идёт их восстановление. Стук, грохот, визг пил, удары топоров. На февральском ветру поют новые телеграфные провода.
Бегут вездесущие мальчишки: «Дяденька, идём покажу, – у нас тут одна гражданка советское знамя сохранила!..»
Вернулись на правый берег. Ощущения крепкие, острые… Беззвёздная ночь. Теплеет… От воздуха, ходьбы, езды, впечатлений я устал и в эшелоне сразу заснул.
2 февраля 1943 года
Оттепель…
Послал вторую телефонограмму С. К. Днём условился, что сделаю доклад для личного состава транспортёра. За обедом в дружеской обстановке провёл политбеседу на международные темы. Вопросов много.
Телефонограмма от генерал-майора Лебедева с вызовом в Смольный. Срочно выехал на машине. Оттепель ещё сильнее… На шоссе обнажились асфальт и брусчатка. В воздухе что-то весеннее…
31
Член английской палаты лордов, лейборист.
32
Название крепости, построенной новгородцами в 1323 году на острове Ореховом (на Ладожском озере). Переименована Петром Первым в Шлиссельбург.
33
Автор имеет в виду нарядный фирменный поезд «Красная стрела».