Страница 12 из 19
Бабушка: Ах! Ах! Батюшки! Вот чортовы карты! (Лезет под стол и собирает осколки) Из этого уж не склеишь. А хорошая вазочка была. Такой больше не достать. Вон ведь куда залетел! (тянется за осколком)
(В комнату входит Бобров)
Бобров: Бабушка! Что это вы под стол залезли?
Бабушка: Ну, ладно, ладно. Тебе чего надо?
Бобров: Да вот, пришел спросить: не найдется ли у вас цибика чая?
Бабушка: Ну-ка, помоги мне из-под стола вылезти.
Бобров: Вы что, уронили что-нибудь? Ах, вазочку разбили!
Бабушка (передразнивает): Ва-азочку разбили?
(Бобров помогает бабушке подняться. Но как только он ее отпустил, бабушка опять села на пол)
Бобров: Ах, опять сели!
Бабушка: Села, ну и что же?
Бобров: Разрешите помочь. (Поднимает бабушку)
Бабушка: Вот карта плохо шла. Я и так и эдак… Да ты меня за руки не тяни, а возьми под мышки. Всё, знаешь ли, король за королем. Мне пятерка нужна, а тут всё короли идут.
(Бобров отпускает бабушку, и бабушка опять садится на пол)
Ах!
Бобров: Господи! Вы опять сели.
Бабушка: Да что ты пристал: сели да сели! Чего тебе от меня нужно?
Бобров: Я пришел попросить у вас цибик чая.
Бабушка: Знаю уж. Говорил уже. Не люблю двадцать раз то же самое выслушивать. Только и знаешь: Ах, опять сели! и цибик чая. Ну, чего смотришь! Подними, говорят тебе.
Бобров (поднимая бабушку): Я уж вас, разрешите, и в кресло посажу.
Бабушка: А ты поменьше разговаривай, а лучше поднимай как следует. Я хотела тебе сказать, да чуть не забыла: ведь дверь-то у меня в спальной опять плохо запирается. Верно, ты всё кое-как сделал.
Бобров: Нет, я скобу на шурупчиках поставил.
Бабушка: А ты думаешь, я понимаю, что это за скобка да шурупчики. Меня это не касается. Мне надо, чтобы дверь запиралась.
Бобров: Она потому и не запирается, что шурупчики в древесине не сидят.
Бабушка: Ну, ладно, ладно, это уж там твое дело. Мне надо только… Ах! (опять садится на пол)
Бобров: Господи!
Бабушка: Да ты что, решил меня об пол бросать с умыслом? Издеваться решил? Ах, ты, негодяй. Ну, просто ты негодяй, и лучше уходи!
Бобров: Да я, бабушка, честное слово, хотел вас на кресло посадить.
Бабушка: Я тебе что сказала? Чтобы ты уходил вон. А ты чего не уходишь! Ну, чего же ты не уходишь? Ты слышишь? Уходи вон! Ну? Убирайся вон!
(Бобров уходит)
Бабушка: Вон! Вон! Вон! Убирайся вон! Скажите, какой мерзавец! (Поднимается с пола и садится в кресло) А жена его просто неприличная дама. Дома ходит совершенно голой и даже меня, старуху, не стесняется. Прикроет неприличное место ладонью, так и ходит. А потом этой рукой за обедом хлеб трогает. Просто смотреть противно. Думает, что уж если она молодая да красивая, так уж ей всё можно. А сама, неряха, у себя, где полагается, никогда, как следует, не вымоет. Я, говорит, люблю, чтобы от женщины женщиной пахло! Я, как она придет, так сразу баночку с одеколоном к носу. Может быть, мужчинам это приятно, а меня, уж извините, увольте от этого. Такая бесстыдница! Ходит голой без малейшего стеснения. А когда сидит, то даже ноги, как следует, не сожмет вместе, так что всё напоказ. А там у нее, ну, просто всегда мокро. Так, другой раз, и течет. Скажешь ей: ты бы хоть пошла да вымылась, а она говорит: ну, там не надо часто мыть, и возьмет, платочком просто вытерет. Это ещё хорошо, если платочком, а то и просто рукой. Только еще хуже размажет. Я никогда ей руки не подаю, у нее вечно от рук неприлично пахнет. И грудь у нее неприличная. Правда, очень красивая и упругая, но такая большая, что, по-моему, просто неприлично. Вот уж Фома жену нашел себе! Чем она его окрутила, не понимаю!
Бал
Хор:
Гости:
Хор:
Гости:
Хор:
Гости:
Баронесса Пирогова:
Солдат Ферзев:
Баронесса Пирогова:
Солдат Ферзев:
Der Goldberg:
Хозяин:
Der Goldberg (поет):
Мария:
Хозяин:
Мотыльков:
Хозяин:
Мотыльков:
Хозяин:
Мотыльков:
Хозяин:
Жак.
Мария:
Жак:
Мария: