Дело Пентагона

Сегодня будний день, и людей почти нет, а потому я выдыхаю и в очередной раз начинаю повторять:

— Поехать в Рим было идеей Шона. Манфред собирался передать ему компанию, а я должна была подписать контракт и присоединиться к рядам Бабочек. Зная, что Марко, как и остальные хакеры, под подозрением, и все дела улажены, он передал мне диск с доказательствами и признался в содеянном…

Звучит как заученный текст второсортного сериальчика в исполнении бездарной актриски. Каждый, кто меня слушал больше пяти минут, поймет, что речь отрепетирована! Я разговариваю более эмоционально. А если я не эмоциональна, то и отклик будет сухой и практичный, и если кто не понял, то с дедукцией у меня не очень. Не хуже всех, но, спорю, квалифицированный агент не парясь заметит каждый недочет, стало быть, Леклера нужно смутить…

О, есть решение. Надо научиться плакать на заказ. У меня же обычно глаза на мокром месте! Вот… проблем возникнуть не должно. Только представьте — они начнут придираться, а я в слезы, и все сбиты с толку. В конце концов, там будут почти одни мужчины. Отличненько!

Но разрыдаться по собственному желанию не выходит никак. Я стою и старательно вспоминаю все самое злое и обидное, но ничто не помогает. Я могу рыдать часами, но, видимо, только взаправду. Намеренно не выходит. Может, повесить на шею кулончик с луковым соком и поднести его к глазам? Отличная мысль, только не засохнет ли он? И не буду ли я обливаться слезами весь вечер? Черт…

Что ж, попробуем иначе. Нужно вести себя естественно, например, делать отступления не в тему, но обязательно правдивые! Если что мне и удастся сыграть на бис, так это бестолковую идиотку. Это даже не роль, а альтерэго…

— Так вот полетели мы с Картером в Рим, там встретились с Монацелли. Кстати, дом у него ну просто шикарный, я офигела… Там все в дереве и бархате, я еще подумала, как же пройдоха решился отказаться от своих регалий…

В итоге, вместо пяти минут объяснений у меня вышло около двадцати. Я знаю, что на суде в любом случае будут допрашивать как в последний раз, наизнанку выворачивать, вот для него и прибережем сухие комментарии, а пока я надеюсь Леклера запутать малоинформативной болтовней. А для этого нужно что? Правильно, выглядеть так, чтобы и Пани обзавидовалась! Соблазнять не собираюсь, но подразнить-то можно! И иду я по магазинам.

Платье на мне будет бардовое, длинное. С корсетом и струящейся юбкой. К нему просто жизненно необходимы убийственные золотые шпильки и клатч. Наряд называется «контрольный в собственный кошелек». Может у Картера за распараллеливание кода потребовать денег на туфли? Представляю, какое у него будет лицо, если я использую свой джокер таким нелепым, по его мнению, образом. А я, между прочим, на мели.

До вечера в честь окончания проекта остается меньше двух суток. И одни из них я трачу на составление плана по грамотной передаче информации Леклеру. У меня одна попытка, а помех много, и ошибке места нет. Приходится просчитывать все возможные варианты. Это сложно, времени занимает немеряно.

Ну а последние часы я трачу, как думаете, на что? Разумеется, вы угадали. Да-да, друзья, в день икс я не репетирую речь, не заламываю руки, я стою в ванной, врубив на телефоне попсятину, и крашу прядки волос в розовый. Не все, конечно, а некоторые, чтобы было заманчиво. Даже я не понимаю, зачем это делаю, пусть и другие гадают. Мне пойдет, а остальное до лампочки.

Завиваю волосы, наношу на них столько средств для укладки, что поднеси спичку — взорву половину острова. Укладываю локоны в нечто замысловато-небрежное и закалываю все это шпильками. В такой прическе розовый смотрится еще более интересно и неожиданно. Макияж наношу тоже долго и основательно, не халтуря, с основами, тональниками разных оттенков, губы подвожу чуть ли не по трафарету, ведь от того, буду ли я самой красивой девушкой Сицилии сегодня, зависит жизнь моего отца! Наконец, натягиваю белье, чулки и халат, беру платье и топаю в комнату Келлерер, чтобы зашнуровала мне корсет.

— Эдди, — стучусь я. — Ты здесь?

Открывает. На кровати стоит ноутбук, на экране — Шон. Келлерер наблюдает за обитателями бунгало. Ну да, молодец, знает с какой камеры изображение смотреть, — Картер в одном лишь полотенце выбирает галстук. Учитывая, сколько для него значит сегодняшний день, к процедуре он подходит со всей серьезностью.

— Оу, вау! Ты прокрасилась… в розовый?

— Оу, вау! А ты пялишься на Картера.

— Думаешь, только тебе можно? — ничуть не теряется она.

— Один-один. Поможешь затянуть корсет или подождем, пока он галстук выберет?

— Подождем, конечно, — хмыкает Келлерер.

Таким образом, мы валяемся на кровати и смотрим антистриптиз в исполнении Шона. И только когда он начинает продевать запонки в манжеты рубашки, я вспоминаю, что надо торопиться.

Когда я снимаю халат, Эддисон, кажется, перестает дышать. Она далеко не сразу находит силы подойти ко мне сзади и коснуться изуродованной кожи.

— Ты должна сделать так, чтобы я была красивее Пани. Я всю жизнь об этом мечтала, в общем, не жалея, окей? — стараюсь отвлечь ее болтовней. Я не один месяц рыдала, пытаясь смириться с тем, что никогда уже не надену платье с открытой спиной. И только спустя год осмелилась поставить два зеркала сразу и посмотреть на свои шрамы. Мало кого может оставить равнодушным подобное зрелище.

— Ты уверена? — спрашивает Эддисон, но, к счастью, шнурует твердой рукой. Аж искры из глаз.

— На сто процентов! — А когда платье уже достаточно прочно держится на мне, я осмеливаюсь, наконец, спросить: — Эдди, шрамов видно не будет?

— Сантиметров пять запаса, — отвечает она ровно. — Я затяну потуже, чтобы точно не съехало.