Страница 2 из 68
Не отвернись от данного судьбой.
Не предавайся грусти и отчаянью,
И крест не ставь на жизни молодой.
Что было — то осталось только в памяти.
Ты обнули душевный негатив,
Ведь жизнь — прекрасна, есть в ней место радости.
Быть может, завтра встретишь на пути
Того, кто всё вокруг раскрасит радугой,
Того, кто горе в радость обратит.
К тебе придёт нежданно и негаданно
Твоя любовь, как солнечный мотив.
С сайта http://www.inpearls.ru/
(Арина Забавина)
* * *
РОМАН
Он проснулся от толчка. Резко сел, выпрямляя по привычке спину. Каждый мускул натянут как струна, гудит чуть слышно от напряжения, тело готово ринуться в бой хоть сию секунду.
Прислушался, но уловил лишь гулкий стук своего сердца. В доме царила тишина и приятный, такой знакомый волчьим глазам мрак. Лишь узкий подоконник в спальне серебрился от лунного света.
Роман выдохнул и провел широкой ладонью по лицу. Опять этот сон. Не страшный уже, но все такой же странный, как и в ту, самую первую ночь.
- Наваждение какое-то, - пробормотал волк. Голос охрип спросони, - Когда уже кончится…
Встал, потянулся, хрустя позвонками, вышел в гостиную. Он прекрасно знал, что больше не уснет. Этот сон напрочь убивал желание снова прикрыть глаза и погрузиться в дрему. Оставалось только слоняться по тонущему в темноте дому или уставиться, застыв безвольной статуей, на луну. Благо ночь выдалась безветренная и безоблачная, и белая красавица, почти уже полная, беззастенчиво выставила на показ свой безупречно круглый бок. Роняла отсвет на черный бархат неба и на неподвижно застывшего у окна волка.
Одинокого и несчастного. Но слишком гордого, чтобы делиться своей душевной болью с кем-либо. А еще этот сон, никак не оставлявший в покое…
Начались эти странные видения через неделю после смерти его пары. Рая погибла, затравленная собаками. Роман был абсолютно уверен в этом. Когда он нашел ее изуродованное тело на пороге их дома, ему стоило невероятных усилий не завыть в голос и не броситься искать ее убийц. Сдержал себя из-за дочки. Ей нельзя было видеть этот кошмар. Ее нельзя было оставлять одну. Что, если бы он ушел и не вернулся, тоже растерзанный волкодавами? Чтобы тогда стало с дочуркой? Нельзя.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Это слово застряло в его воспаленном мозгу на целую вечность. Мир сузился до крохотной белой точки в беспросветном мраке. Каждое утро, просыпаясь, Роман ничего не видел вокруг себя. Не слышал. Не чувствовал. Не знал и не хотел знать. Он не жил, он полз по холодному черному тоннелю с белой точкой света, маячившей где-то далеко впереди. Каждое движение – шажок в кромешной тьме. А вместо эха шагов, до его ушей долетало одно и то же слово – нельзя.
Нельзя – искать убийц жены, потому что он может разворошить осиное гнездо, и тогда они придут за его дочуркой.
Нельзя – мстить, потому что они могут убить его дочурку.
Нельзя – умирать, потому что дочка одна без него не выживет. В этой своре дворняг, в которую превратилась стая, не выживет. Ее затравят. Нельзя, чтобы ее затравили...
А потом ему приснился сон. Тревожный, неспокойный, болезненный. Жалящий в самое сердце. Не отпускающий вот уже несколько лет. Сон о его погибшей любимой, без которой жизнь превратилась в кошмар. Та, обескровленная и изувеченная, но еще живая, являлась ему страшной тенью, становилась в ногах у кровати и пыталась дотянуться изодранной до кости рукой до его стоп. Роман в страхе поджимал под себя ноги, вжимаясь в матрас, и безмолвно наблюдал, как его ненаглядная Рая тянулась, стараясь схватить своими окровавленными пальцами его за лодыжку. Пальцы соскальзывали, не успевая ухватиться за живую плоть, оставляя кровавые росчерки на простыни. Роман хватал ртом воздух, но кричать не мог.
- Рая, родная… любимая… - шептал он, когда к нему возвращалась возможность говорить.
Но его погибшая жена вместо ответа, начинала протяжно выть, уставившись в потолок. Кожа лоскутами сползала с ее обезображенного лица, кровь густыми каплями падала на пол, и вот уже волчица медленно превращалась в скелет. И прежде, чем Роман успевал соскочить с кровати и подбежать к своей любимой, ее кости превращались в пыль, горсткой осыпавшуюся на пол.
- Нет! – в страхе кричал Роман, повторно теряя свою волчицу.
В первый раз его крик разбудил дочку, примчавшуюся к нему и скребшую жалобно в дверь, пока Роман не пришел в себя настолько, чтобы связать два слова вместе. Впрочем, он быстро научился себя сдерживать. И спустя какое-то время сон уже не вызывал у него страх. Лишь горечь потери. Жалость к себе. Желание последовать за своей любимой.
Но – нельзя. Нельзя оставлять дочь одну.
Нельзя уходить.