Чужая кровь

Лестное послание, тем более что древние символы сообщали, что душа аса никогда не воссядет в пиршественном зале Вальгаллы.

Никогда.

Никогда не уйдет на тонкие планы, никогда не присоединится к своим собратьям, никогда не… Очень много никогда, и это грело давно вымерзшую душу Хель, наполняя злорадным удовольствием.

Душа Тюра, его суть, так и осталась запертой в сердце звезды — поистине царский подарок, почти брачный, но скорее — предложение союза. И Хель это нравилось до такой степени, что она даже мечтательно застонала, картинно отставив руку в сторону, словно подставляя пальцы под уверенные поцелуи добивающегося ее внимания мужчины.

Да, ей нравилось, но медовую сладость принесенной во славу ее жертвы портила горчинка яда, и его тонкий аромат щекотал чувственные ноздри Хель.

О, если бы не эта капля!

Хель замурлыкала, кружась, раскинув руки, как птица, готовящаяся взлететь. Широкие рукава развевались, подол шуршал по вытертому за века базальту.

Если бы не эта капля…

Способ казни и личность жертвы. Вот что смущало Хель.

— Ах, если бы я была чуть большей дурой… — протянула Хель, разглядывая окровавленную морду волка на стене. — И чуть большей сумасшедшей…

Волк. Проклятый черный волк — недвусмысленное указание на причину казни Тюра. Одну из. Хель знала, что Тюр убил питомца Локи. Она знала и много лет злорадствовала, видя, как тщательно наблюдает Один за вляпавшимся по глупости и жадности сыном, опасаясь отпускать его куда-либо без присмотра. Тюр решил захапать кусок, разинув пасть на чужое, и закономерно подавился. Тогда — немного, сейчас — окончательно.

Малекит решил убить двух зайцев одним камнем: и ей подарок преподнести, и Локи порадовать.

— А морда не треснет, Малекит? — Хель сосредоточилась, вновь вызывая изображение. В руке появился длинный тонкий посох, увенчанный когтистой лапкой, сжимающей черный необработанный камень, который можно было бы принять за вулканическое стекло, вот только стоила эта галька неимоверно: черные алмазы и сами по себе дороги, а уж размером с куриное яйцо, да еще и подвергшиеся магической обработке…

Кончик посоха ударил в базальтовый пол, и дворец заходил ходуном. Под ногами Хель морозные узоры расползались в стороны, стремительно вычерчивая на черном полу белоснежную гексаграмму. Да, не привычная пятиконечная звезда, так и Хель — не рядовой труповод. Каждый треугольник заполнился четко прописанными символами, линии засияли, наливаясь магией и силой получить подаренное.

— Тюр, сын Одина! — хрипловатый, все еще мелодичный, невзирая на века бесконечного одиночества, голос, налился металлом, загрохотал водопадами, зашуршал комьями разрываемой мертвецами могилы.

Посох ударил второй раз, глаза Хель словно превратились в два провала в бездну, и женщина, похожая сейчас на выточенное из полупрозрачного белоснежного мрамора изваяние, закутанное в черный саван, торжествующе протянула руку, на ладони которой проявилась печать.

Воздух застонал, на вершине треугольника напротив Хель начала формироваться призрачная фигура аса: неподвижная, безмолвная, только-только приходящая в себя. Призрак налился красками, Тюр моргнул, ошалело глядя на руки — обе были настоящими, из плоти. Поднял глаза, в которых мелькнул ужас, напрягся, пытаясь сделать шаг в сторону, но узкая ладонь с длинными пальцами пробила грудину, и ас закричал, словно смертельно раненое животное. Вся его фигура задрожала, душа Тюра медленно, неумолимо втянулась в руку Хель. Печать засияла и исчезла, женщина в экстазе прикрыла глаза, застонав так, словно лежала в постели с любовником.

Хель опустилась на пол, опираясь на посох, чтобы не рухнуть, и тихо, торжествующе рассмеялась.

— Ах, Малекит… — простонала она. — Царский подарок. Только… каков подарок, — голос налился холодом, — такой и отдарок будет. Я не против союза, но и Локи порадовать не забуду!

***

Асгард

Басовитое урчание наполняло комнату, прогретую пляшущим в огромном, затейливо обрамленным кованой решеткой очаге огнем, светлую и уютную.

Один благодушно наблюдал за вышивающей супругой и с ненавистью косился на здоровенных шерстлявых чудовищ, развалившихся у ее ног. Как оказалось, на бездна знает каком веку своей долгой и интересной жизни ас с удивлением обнаружил, что терпеть не может кошек.

Никаких.

Ни мелких, вокруг которых сюсюкали валькирии, ни крупных, вроде тех, что валялись, подставляя спины под ступни Фригги.

Одна из наглых тварей, урчащих и когтящих воздух от удовольствия, разлепила маленькие круглые глазки, пару секунд посверлила царя асов пристальным взглядом, а потом подмигнула крайними. Один готов был поклясться своей бородой, что зловредное чудовище гнусно ухмыльнулось, растягивая впечатляющую пасть.

Скрипнув зубами от невозможности исправить эту ситуацию к своему удовольствию, Один отвернулся, уставясь в огонь, вновь прокручивая в голове последний непростой разговор с сыновьями.

Ас с нарастающим раздражением все больше осознавал, сколько всего упустил из виду. Чтобы хоть как-то привести свои мысли и смутные и не очень догадки в единое целое, Один начал с ближайшего — с посещения Локи, решив отталкиваться от этого момента, а затем вспоминать прошлое: так было легче.

Отмахнувшись от воспоминания о массивной пирамиде, целящейся в небо острой вершиной и шпилями башен, совершенно не похожей на дворцы Асгарда, ас прокрутил в памяти выражения лиц Тора и Бальдра. Сыновья не выглядели изумленными неожиданной трансформацией Локи. Особенно Тор. Для них облик белокожего чудовища, закутанного в мрак, не явился чем-то странным, они своего брата — а Один помнил, что Локи озвучил этот статус только для Бальдра с Тором, — «в силах тяжких» явно видели.

Впрочем, они это и не отрицали.

Тор только кивнул, Бальдр слегка улыбнулся, и сколько Один ни настаивал, подробностями делиться не захотели. А еще вспомнилось, что Локи часами возился с Бальдром, что-то рассказывая, играя, обучая… Что Князем Света назвал его именно Локи, и способности свои Бальдр явно развивал под чутким руководством брата — больше некому было. Что тихий, добрый и спокойный Бальдр является превосходным мечником, хотя об этом мало кто знает, а еще в некоторых вопросах он потрясающе жесток и бескомпромиссен. И во многом его жизненные убеждения крайне схожи с позицией Локи…

Неожиданно снова вспомнился Тюр, останки которого сожгли на погребальном костре. Один отлично понял послание Малекита и иронию, вложенную в казнь его сына. Он помнил, как Тюр, захлебываясь от восторга, часами говорил о питомце Локи, как не раз проговаривался, что хочет его себе. Как пытался приманить, подкармливая и нахваливая. Вот только Фенрир подношения хоть и ел — с насмешливого одобрения хозяина — благодарить за это не спешил, пусть и относился к Тюру чуточку благосклоннее, чем к остальным. А потом Локи покинул Асгард, и Тюр едва не взбесился, накручивая себя. Как же так, до Фенрира теперь было не достать!

Он даже самовольно спустился на Мидгард, решив, что самый умный… И поплатился за это.

Тюра от мести разъяренного Локи спас только элемент неожиданности, то, что Один сразу же узнал о случившемся, и артефакты, которыми пришлось пожертвовать для сокрытия следов. Один был в ярости от того, что пришлось пожертвовать невосполнимым запасом, хранящимся на самый крайний случай, но не колеблясь пошел на это, даже Хеймдаллю память подчистил, чтобы уж наверняка. И в свете этого факта было непонятно, каким образом Малекит, ползающий, словно червь, в своих пещерах, узнал о том, что Фенрира убил именно Тюр.

Локи ведь не знал… Один был в этом практически уверен, но на всякий случай не выпускал сына из поля зрения. Мало ли… Лучше перестраховаться.