Чужая кровь

Смотреть, как корчится царь асов, благодаря целенаправленным усилиям которого Ётунхейм едва не вымер, было приятно. Вдвойне приятно было понимать, что все это — результат усилий самого Одина. Втройне — что теперь асу придется еще и заплатить за частичное устранение последствий его собственных ошибок.

Лафей, не скрываясь, счастливо вздохнул, расплываясь в алчной ухмылке.

— Так чем заплатишь, Один? Ну же, не томи.

Глаз аса налился кровью.

***

— Отец, — Тор приветливо кивнул, откладывая в сторону книгу с аккуратно заложенной закладкой. Один молча расстегнул пряжки, содрал с себя панцирь и кольчугу, разложил оружие по подставкам и рухнул в кресло, жалобно скрипнувшее под тяжестью его тела. Покосился на книгу, которую вставший сын невозмутимо подхватил, словно это было привычно: таскать за собой источник знаний. На краткий миг Один словно увидел, как светлеют золотистые волосы, становится менее массивным тело, а на узком лице мелькает неопределенная улыбка.

Обман зрения.

Отмахнувшись от некстати всплывшего воспоминания, Один потер пальцами переносицу, пытаясь унять навалившуюся мигрень и собраться.

— Что-то случалось в мое отсутствие?

— Хвала Норнам, ничего, — слегка наклонил голову Тор. — Неупокоенных пока сдерживают, два поселения эвакуировали. Отец… — Тор замялся, широкая ладонь нервно огладила рукоять висящего на поясе Мьёльнира, с которым он не расставался. — Как прошла поездка?

— Замечательно, — кисло процедил Один, едва сдерживая раздраженный рык. — Лафей направит шаманов.

— И во что это обойдется? — в глазах Тора светилось здоровое подозрение, вызвавшее у Одина еще одну горькую мысль: а раньше сын и не подумал бы спросить о цене.

От мысли о том, что придется отдать за упокоение кладбищ — с гарантией, естественно, — а также за ритуалы, препятствующие поднятию непотревоженных покойников, Один едва не плюнул на пол от избытка чувств. Скрипнув зубами, царь раздраженно накинул на себя теплый плед из толстой шерстяной ткани, вытканной нежными руками его прекрасной супруги, и уставился на вспыхнувшее под его взглядом пламя в очаге. Танцующие огненные языки живо воскресили в памяти счастливое лицо Лафея, предвкушающего получение платы за помощь.

— Отец? — нахмурился Тор, обеспокоенно подойдя ближе. Один прищурил единственный глаз, утомленно откинулся на спинку, потер загрубевшими ладонями лицо.

— Чашу, — прошипел он сквозь зубы. Тор озадаченно моргнул.

— Какую?.. — неожиданно в глазах Тора мелькнуло понимание. — Ту самую?

— Да! — рявкнул вновь взбесившийся царь, откинул плед и, тяжело поднявшись — не мальчик уже скакать туда-сюда — принялся мерить шагами помещение, не в силах остановиться. Его сжигало бешенство, руки тряслись от осознания, что придется не забрать, а отдать.

Тор поскреб подбородок.

— Но… зачем?

— Я предлагал разное, — процедил Один, резко остановившись, впиваясь тяжелым взглядом в сына. — Золото. Драгоценности. Артефакты.

Тор замер, внимая отцу, вглядываясь в лицо, вслушиваясь в интонации.

— Я предлагал… Неважно, — оборвал сам себя ас. — Я даже предложил Драупнир.

Тор изумленно хмыкнул. Драупнир. Одно из Сокровищ — как называли эти изделия, родившиеся из спора Брока и Эйтри с Локи о том, кто из них лучше в кузнечном деле. Гномы создали три вещи: золотое кольцо Драупнир, приносящее своему владельцу каждую девятую ночь еще восемь таких же, вепря Гуллинбурсти и Мьёльнир.

Мьельнир, всегда возвращающийся к своему владельцу, достался Тору. На вепре разъезжал Фрейр: проклятущая скотина с золотой щетиной и огромными клыками носилась как укушенная, с огромной скоростью — кони угнаться не могли. Драупнир забрал Один — опоясавшись поясом из колец, можно было стать неуязвимым. Не абсолютно, но почти.

Чашу…

Чашу спрятали в сокровищницу, и ее доставала только Фригга — лишь ей не жгла пальцы маленькая пиала. Небольшая, с маленькое яблоко, гладкая, без узоров — шар со срезанной верхушкой.

Совершенно простая, а взгляд оторвать невозможно.

На нее любовались часами — в ее недрах жил неугасимый огонь.

— Но зачем? — изумился Тор, вспоминая все, что говорил Локи о своем шедевре. Ведь одним из критериев победы была полезность, а не только красота. Локи тогда выиграл: Скидбладнир — корабль, способный плыть по морю и суше, который можно сложить в мешок; Слейпнир — восьминогий конь, доставшийся Одину — хоть как-то укротить эту скотину оказалось под силу лишь царю; наконец, Чаша Огня — крохотная вещица, растапливающая вечные льды и прогревающая почву.

Тор поджал губы, понимающе кивнув.

— Ясно.

Ему действительно стало ясно: Лафей был прежде всего правителем. И, как правитель, обязан был следить за процветанием подданных. Ларец Бурь, вернувшийся на родину благодаря идиотизму Тора, немного поправил положение, смягчив климат, долгое время лишь ухудшавшийся, но этого было откровенно мало. Пройдет не одно столетие, прежде чем планета вернётся к тому, что было тысячу с лишним лет назад. А ётуны живут здесь и сейчас. Им надо есть, пить, растить детей… Чаша прогреет почву, даст возможность собирать урожаи. Она — воплощенное будущее в руках Лафея.

Если только он сможет удержать это чудо в ладонях.

Слегка улыбнувшись — раньше он и не подумал бы о таком, — Тор посмотрел на вновь усевшегося в кресло отца. Одина подоплека появления Чаши явно не интересовала: этим артефактом асы не воспользовались ни разу — нужды не было. Так и стояла на полке красивой вещицей. Одина бесила мысль, что придется платить. Не получить даром, не украсть, не отобрать у врага, не забрать как виру или дань.

Отдать.

Вот что терзало Одина.

Да, о таком Тор до обучения у Локи тоже и не подумал бы.

— Гарантии хоть будут? — вздохнул Тор. Один кивнул.

— Лафей не обманет, — тяжело произнес он, глядя в очаг. — Это…

Тор понимающе кивнул. Действительно, царю ётунов нет необходимости врать или как-то нарушать договоренность. Он из кожи вон вылезет, но выполнит все идеально — еще один повод укусить врага. Показать превосходство… Впрочем, своему отцу Тор не сочувствовал и при этом злиться на Лафея не спешил.

— Чашу жаль, конечно, — пожал плечами Тор, — все-таки одно из Сокровищ… Что поделать. Можно попросить Локи, вдруг еще одну сделает? У брата настоящий талант! — восхищенно произнес он. Один как-то странно дернулся, на миг закаменев, но тут же с явным усилием взяв себя в руки.

— Да, — голос отвернувшегося к огню Одина был странным. — Твой… брат… очень талантлив. Иди, сын. Я устал.

Тор ушел, оставив отца предаваться тяжелым размышлениям. Восхищение сына напомнило царю разговор с Лафеем. Теперь, в тиши своих покоев, Один мог обдумать заявление ётуна и понять, что же он чувствует и чем ему это грозит.

Чувства…

Чувствовал себя царь обманутым. Обворованным. Наивным простачком, узнавшим, что являлся лишь пешкой в чужих планах. Он-то думал, что закрутил интригу, подобных которой нет и не будет. Долгую, на века, ту, которая однажды раздавит ничего не подозревающего врага многотонной глыбой: медленно, так, что слышишь, как трещат и ломаются под давлением кости и лопается плоть. Вместо этого лавина обрушилась на него самого, снеся не только его, но и все планы.

Лафей смеялся ему в лицо, пришлось заплатить за то, что обычно Один получал даром, и как теперь выкручиваться — непонятно. Чашу придется отдать — это даже не подлежит обсуждению, ведь торговаться не получилось. Разве можно сравнить сына, наследника, и какие-то жалкие золотые монеты или драгоценности? Один предложил — но лишь один раз, понимая несопоставимость предлагаемого вознаграждения, сразу переходя к Сокровищам: Драупнир, Скидбладнир, Гуллинбурсти, Чаша. Слейпнир, Гунгнир и Мьельнир упомянуты не были: с ними Один не расстался бы, даже если б весь Асгард вымер. То, что у остальных Сокровищ есть владельцы, царя не волновало, выбор Лафеем Чаши даже обрадовал, если честно. Мелкая посудина шла в руки лишь Фригге, которая использовала ее как банальную грелку — рожденная в гораздо более теплом Ванахейме женщина часто мерзла.