След орла

Инуитская красавица, зимняя, но при этом, по слухам, невероятно скромная и нежная, была возлюбленной Ларса Эдлунда. Поддерживала его эксперименты и сдала яйцеклетку. Но погибла. Выпала из линдхольмского маяка, и долгие годы этот случай считали самоубийством, пока Мара не нашла истинного виновника. Однако отец Иниры успел прочно возненавидеть несостоявшегося зятя. Проклял на похоронах дочери, и с тех пор ни разу не выходил на связь.

О том, что у него есть внучка, Сэму Нануку сообщили в январе. Отреагировал он странно. Долго молчал в трубку, и когда Эдлунд уже было решил, что связь прервалась, вдруг произнес:

– У нее всегда будет дом в Иллуаасаке, – и отсоединился.

За эти слова и уцепился Ларс Эдлунд, когда решил спрятать Мару от Совета. Он объяснил дочери, что канадские инуиты, как и многие индейцы и другие малые народы, не подчиняются Верховному Совету перевертышей. Они не подписывали международный пакт о содействии, детей своих обучают сами, от политических игрищ открещиваются, а правовые вопросы у них решает местный шаман. Инира, в отличие от брата и остальных сородичей, мечтала увидеть другой мир. Узнав о существовании Линдхольма, на следующий день после своего совершеннолетия она собрала чемодан и вылетела в Швецию, пусть и была на тот момент старше остальных учеников. Обычно в пансион поступают подростки четырнадцати-пятнадцати лет. Именно в этом возрасте у перевертышей способность проявляется впервые. А Инира уже владела навыками перевоплощений, усвоила знания своего народа и, тем не менее, терпеливо училась наравне с тинейджерами с самого первого курса.

Отец не одобрял ее поступок. Не одобрял Эдлунда. Для него трагический итог был закономерным. И все же внучку, пусть и рожденную от ненавистного человека, от противоестественного эксперимента, выросшую на чужой земле, он готов был принять. А Мара не представляла, что говорить своему деду, как ему понравиться и чем, черт возьми, заниматься целый месяц в этой мерзлой пустоши. Одно было ясно: весело не будет.

Самолет тряхнуло, и шасси коснулось посадочной полосы. Под разрозненные хлопки пассажиров Мара наблюдала, как приближается желтое здание аэропорта. Единственное яркое пятно в этой серой равнинной местности. На долгие километры ни деревьев толком, ни другой минимальной зелени. Каменистая почва, безликие коробки низких домов. Ура, блин. Каникулы.

Они ступили на трап, и сухой резкий ветер едва не втолкнул их обратно. Даже природа будто говорила: «Шла бы ты отсюда, девочка». Мара бросила последний испытующий взгляд на отца. Нет, не передумал? Точно не хочешь залезть обратно и, превратившись в птицу, затеряться в салоне? Но Эдлунд был настроен решительно, на скулах, покрытых недельной русой щетиной, ходили желваки. Он явно не испытывал радостного предвкушения, однако упрямства ему было не занимать. На мгновение он встретился глазами с дочерью, и Маре вдруг почудилось в их лазурной глубине что-то темное. Решимость? Обреченность? Страх? Что-то разъедало его изнутри.

– Шагай, – он улыбнулся нарочито бодро.

Отгородился, оборвал тоненькую, как паутинка, нить между ними. Что ж, не очень-то и хотелось лезть к нему в душу. Мара застегнула куртку до самого ворота, уцепилась за лямки рюкзака и спустилась на землю Канады.

Угловатый джип невнятного цвета ждал их по ту сторону паспортного контроля. Встречающие суетились, лобызали друг друга, размахивали табличками. Крох информации о своем предке девочке хватило, чтобы моментально понять: Сэма Нанука среди них нет. Даже не вглядываясь в черты лица и номера машины, Мара сразу опознала его в одинокой фигуре поодаль. Невысокий старик стоял, облокотившись на капот, и смотрел в толпу, не шевелясь. Его поза была небрежной, расслабленной, но пронзительный взгляд обжигал.

Мара сглотнула, походка сбилась. Проглоченный в Торонто холодный сэндвич напомнил о себе кисловатым привкусом. Что говорить? «Здравствуйте, я  – ваша внучка»? «Как поживаете»? «Как погода»? «Не собираетесь ли вы принести меня в жертву духам»? И идея сдаться в Верховный совет вдруг показалась не такой уж и страшной. Что они, в конце концов, могли с ней сделать? Ну, кровь пару раз возьмут. Ну, МРТ. Перевоплотиться туда-сюда заставят. Может, и Бог с ним? А деду открытки посылать два раза в год. Но Эдлунд легонько подтолкнул ее в спину. Ладно-ладно. Чуть больше двух лет до совершеннолетия, и уж тогда…

– Добрый вечер, Сэм, – раздался над ее ухом голос отца. – Это Мара.

– Ларс, – коротко кивнул старик, выпрямился и оторвался от машины.

Смуглое морщинистое лицо повернулось к девочке. Коротко подстриженные пепельные волосы топорщились от ветра, раскосые глаза сузились. Понять, о чем он думает, было невозможно.

Мара попыталась улыбнуться, но щеки будто свело судорогой и вышла какая-то невообразимая гримаса. Язык намертво прилип к небу. Она лихорадочно вспоминала приветствие на инуктитуте, которое заучивала всю дорогу. Как и прочие перевертыши, языки она учила на раз-два, помимо английского успела за год освоить и французский, и итальянский без особого труда. И даже отменно ругалась на шведском благодаря отцу. Но именно инуктитут ни в какую не желал оседать у нее в мозгу.

– U

– Ценю твои старания, но я говорю по-английски, – отрезал старик без тени одобрения. – У нее один чемодан?

– Да, – Эдлунд поставил багаж Мары поближе к машине. – И рюкзак.

– Теплая одежда?

– Разумеется.

– Документы?

– Оба паспорта. И настоящий, и тот, по которому мы прилетели.

– Спутниковый телефон при ней?

– Да, все настроили. Симка новая, никто чужой не должен звонить.

– Пятнадцатого июня я привезу ее сюда. Мой номер у тебя есть.

– Думаю, она и сама сможет со мной связаться.

– Не сомневаюсь, – Сэм открыл перед Марой дверь пассажирского сиденья и пошел убирать чемодан в багажник.

– Ну, мне пора, – Эдлунд сунул руки в карманы.

– А разве вы не поедете… Ну, посмотреть на его дом, и где…

– У меня еще много дел, – он понизил голос. – И не думаю, что твоего деда сильно обрадует мое присутствие.

– Кажется, его и мое не радует…

– Брось, он всегда такой. Ты же дружишь с Джо, представь, что это его взрослая копия.

– А Ила? Мой дядя? – Мара почти перешла на шепот, оттягивая отъезд изо всех сил. – Хотя бы он нормальный?

Эдлунд открыл рот, чтобы ответить, но Сэм заговорил первым:

– Ты готова ехать?

– Да, она готова, – быстро отозвался профессор и зачем-то подмигнул ей. – Все будет хорошо.

Мара нехотя забралась в машину и с тоской посмотрела, как движется назад здание аэропорта, как исчезает из виду силуэт отца. В глазах защипало, но уж кто-то, а детдомовская девчонка умела не показывать слабину. До боли закусила нижнюю губу. Вдох. Выдох. Норма.

– А нам далеко ехать? – нарушила она вязкую тишину.

– К ужину будем на месте.

К большим откровениям старик не был расположен. Какое-то время Мара глядела в окно, но однообразие безыскусных построек и одинаковых перекрестков быстро ей наскучило. Достала увесистый спутниковый телефон, чтобы написать друзьям. Интересно, как они записали ее новый номер? Мара сомневалась, что Совет так уж яро станет за ней охотиться, что пустит в ход все свои шпионские кунштюки, но раз велено – значит велено. Плевать как, главное – она могла сейчас хоть с кем-то поговорить.

Нанду в сети отсутствовал, Джо по обыкновению отделался емким «ОК». И только Брин проявила любопытство.

– Как он? Похож на тебя? – автоматной очередью строчила она. – Добрый? Уже рассказал что-нибудь о твоей матери? А он придумал какую-нибудь программу экскурсий? Я прочитала кое-то, тебе обязательно надо посмотреть озеро Неттиллинг. Самый большой пресный водоем на территории всего Нунавута. Что касается гор, то там просто масса вариантов! Во-первых, пик Барбо. Во-вторых…

Рядом с изображением белого песца то и дело мигало многоточие. Брин успела неплохо изучить теорию. Первые дни каникул, а она все не может выпустить из рук книги…