Страница 41 из 51
Вдруг перед ним материализовалось лицо Амина. Премьер-министр мило улыбался и как бы извинялся, что не подошел первым.
Все внутри Президента застыло. Он машинально протянул своему ученику руку и, не совсем понимая, что делает, машинально спросил:
– Как у вас дела, дорогой и любимый ученик?..
Тараки был страшно поражен. Враг стоял перед ним живой и невредимый, он смотрел на него и читал все его страхи. Тараки знал своего ученика, знал, какой цепкий у того взгляд. Он понимал, что Амин все знает. «Почему он жив? – этот вопрос пульсировал в сознании Вождя. – Мне обещали, что у меня не будет проблем, не будет этого Амина. А теперь он здесь... Как он смотрит на меня! – Тараки стало страшно, холод прошелся по всей спине. – Его не должно быть здесь! Всё, это конец...». – Улыбка сошла с уст Тараки, он сразу как-то съежился. Стал меньше ростом и, ни с кем больше не разговаривая, в сопровождении начальника безопасности умчался во Дворец Арг.
Страх не давал ему прийти в себя. «Амин убьёт меня, я знаю… Мне теперь не жить! Меня никто не спасет...» – с такими мыслями Тараки приехал во Дворец и, приказав усилить охрану, закрылся в кабинете.
Он всю ночь не мог спать. Кошмары выползали изо всех щелей огромного президентского дворца… Утром с темными кругами под глазами он поднял трубку закрытой связи:
– Москва, Кремль, пожалуйста… Можно пригласить Леонида Ильича? – в Москве было еще рано. – Свяжите меня с дачей генерального секретаря...
Наконец в трубке раздалось недовольное бурчание генсека:
– Кто это?
Тараки с облегчением вдохнул:
– Леонид Ильич, Амин жив!
– А, это ты, товарищ Тараки… Да… а что с ним могло случиться?
Брежнев не любил насилия. Свою партийную карьеру он начал до войны, видел аресты в страшные предвоенные годы. Сам жил все это время в страхе. В Отечественную войну часто был на передовой, видел много крови. Он любил жизнь, любил красивых женщин, был красив и энергичен. Тепло относился к людям и внешне был мягок и добр к ним. Сталинский режим он не любил и старался не быть тираном. Даже своего предшественника Хрущева он не арестовал и, тем более, не убил, дал ему возможность спокойно дожить свою жизнь в окружении семьи и близких людей в достоинстве и достатке. Убивать людей он не умел. В войну ему часто приходилось посылать солдат на смерть, но он и сам шел в бой, не позоря честь офицера.
Тараки был ошеломлен.
– Леонид Ильич, но он убьет меня! – застонал Вождь.
– Не волнуйтесь, товарищ Тараки, вас никто не тронет, – перешел на «вы» генсек. В трубке зазвучали короткие гудки. На душе Тараки стало совсем плохо.
…Таинственный отряд КГБ был сброшен в Афганистане на линии Дюранда, у границы с Пакистаном. Именно отсюда шли основные караваны с оружием и деньгами для моджахедов. Несколькими группами они десантировались в районы, где проходили основные тропы, соединяющие две страны. Группы по двадцать-тридцать человек провели рекогносцировку территории. Часть людей была послана в соседние селения, чтобы купить лошадей и продовольствие. Несколько человек отправились в разведку.
«Ан-2» без опознавательных знаков пролетел вдоль всей границы. Были отмечены все передвижения караванов, данные – переданы на землю. С воздуха заметили скопления внутри территории Афганистана, эти данные тоже сообщили кому надо. Группы рассредоточились по своим участкам.
…Курбан продолжал свой путь с караваном оружия внутрь афганской территории. Неприятные ощущения остались у него после встречи с пуштунскими племенами. «Бандиты с большой дороги», – думал командир отряда со злостью. Для него крайне унизительно было отдавать деньги местным пуштунам. Курбан – опытный воин, и для него уступать бандитам – большое унижение. Но главное – доставить оружие по назначению. Там гибли его братья по вере, и ему было сейчас не до разборок с местными бандитами. Но отдавать деньги жалко. Деньги часто бывают сильнее оружия, особенно у него на родине, в Афганистане. В тяжелых мыслях он не заметил, как его отряд опять оказался в окружении пуштунов. Эти не улыбались, вид у них был очень суровый, в глазах – холодный блеск жестокости. Под таким взглядом всем стало не по себе.
– Салам айлекум! – громко сказал Курбан. – Вы тоже хотите денег?
Пуштуны молчали. Один из них зло спросил:
– Что везете?
Курбан более дружелюбно ответил:
– Оружие – братьям по вере.
Тут внезапно к нему прыжком подскочил один из пуштунов и резким ударом ребром ладони сокрушил Курбана. Тот замертво упал на пыльную каменистую землю.
– Это наша земля! Мы здесь хозяева. Все, что вы везете, принадлежит нам! – заорал во всю мощь другой пуштун. Они подняли дула автоматов и принялись хладнокровно расстреливать караван.
Пули неслись в разные стороны, пробивая человеческие тела, разнося головы на несколько частей, кровь, частицы головного мозга потекли на выжженную, пыльную дорогу. Крики, вопли, стоны раздавались повсюду, в промежутках между очередями автоматов и визга пуль. Несколько десятков человек замертво пали с лошадей, другие, судорожно цепляясь за животных, пытались изо всех сил удержаться в седле, будучи уже смертельно ранеными, цепляясь за стремительно уходящую жизнь.
Арьергард отряда бросился назад. Пуштуны легко могли их добить, но почему-то позволили уйти.
…Амин собрал верных себе людей. Он знал своего Учителя, знал его нерешительность. Премьер-министр понимал, кто затеял охоту на него. Нужно было решительно заканчивать с подстрекателями. Амин, педагог по образованию, неплохо разбирался в психологии. Он требовал дисциплины и в армии, и в правительстве. Его крайне возмущало поведение молодых героев революции. Конечно, они много сделали для блага народа, ведь благодаря им власть теперь в руках партии. Но этого мало. Революция не заканчивается одним восстанием. Нужно много трудиться. Но часто революционеры, совершив однажды подвиг, считают, что на этом их миссия закончена. Революция – это крайне тяжелая работа. Недостаточно захватить власть, ее еще необходимо удержать. А удержать можно только в одном случае – если народ поверит в Революцию. Амин это знал хорошо и всячески пытался это объяснить всем. К сожалению, Учитель и Вождь показывал не лучший пример для своих приверженцев. Амину приходилось все тащить на себе.