Страница 99 из 104
Нагорный в первом ряду, на местах для потерпевших. Он машет мне, я подхожу и сажусь рядом.
Справа от нас место судьи и скамья присяжных, напротив — места для подсудимых, которых приведут позже. Пока там расположились адвокаты, предусмотрительно оставив несколько свободных мест. Весь цвет адвокатуры. Я не удивился, увидев там и Камиллу, и Руткевича. Ну, и конечно адвоката Митте Ивана Зиновьева. Интересно кто кого защищает? Ну, Камилла, наверняка, какого-нибудь нищего убийцу, или всех трех сразу. А Руткевич — бывшего министра Середнякова. Или Середнякова и Митте.
Слева от нас публика. Там, тоже в первом ряду сидит мой однокурсник Глеб Митте. Никиту не пустили, потому что ему нет восемнадцати, но он наверняка смотрит суд по Сети.
Я встречаюсь с Глебом взглядом. И он первым отводит глаза. По закону он ни в чем не виноват. Сына нельзя обвинить в том, что он не донес о преступлении отца, даже если отец планирует кого-нибудь убить. Так что «отсутствие состава преступления» в СБК ему прописали сразу же, без всяких психологических экспертиз.
Но по совести… Он же знал все. Знал, когда и где будут стрелять в Нагорного, когда собираются взорвать гравиплан с моим отцом и Хазаровским. И даже не попытался предупредить.
К нам подошел Ройтман, поздоровался со мной, пожал руку Нагорному. Сел за нами на следующий ряд. Он не потерпевший, но он психолог, который смотрел Митте, поэтому скорее сторона обвинения. С ним еще двое психологов Центра.
— Сегодня вечером, видимо, уже привезут к нам эту замечательную компанию, — сказал он. — А у нас места только на «F». Пять человек, не считая Руслана Каримовича, подписали согласие. Так что мы заняли «Е3», «Е4», «Е5» и на «D» тоже с третьего по пятый.
— Кому на «D3» повезло? — спросил Александр Анатольевич.
— Горелину. Он сам ни в кого не стрелял, так что сообщничество, и мы сочли возможным быть помягче.
— Значит, те, кого судят сегодня, все попадут на «F»? — спросил я.
— Нет, конечно, — сказал Евгений Львович, — им дадут выбрать «F» в Кириополе или другой город.
— Ближайший Центр с «Е» в Пальмире, — сказал Нагорный.
— Ну, да.
— Пятьсот километров.
— Саш, не сгущай краски. Четыреста пятьдесят. Час пути от порога до порога. Думаю, даже с выездом на выходные проблем не будет. Ну, отпустят в пятницу на час раньше.
— А скоро будут отпускать? — спросил я.
— Где-то через полгода. Все-таки надо, чтобы у них хоть минимально мозги встали на место, во избежание неприятностей.
— А те, кто попал на «D», могли выбрать между «D» и другим городом? — спросил я.
— Конечно, но «D» считается легче, чем «E», так что желающих не нашлось. К тому же там нет сейчас уж совсем вопиющих случаев.
— Я всегда думал, что «D4» и «D5» — это что-то ужасное, — сказал я. — Наемные убийцы, разбойники, бандиты, торговцы оружием.
— Садись, двойка, — хмыкнул Нагорный.
— Ну, почему? — возразил Ройтман. — Твердая троечка. Убийцы, разбойники и бандиты присутствуют. А торговля оружием — это «А5». Равно как и торговля всякими запрещенными веществами. Ненасильственное же преступление. Да, это очень нехороший бизнес. Но бизнес, а не убийство.
— Торговля смертью.
— Угу. Но торговля. Убивают другие люди. Иногда сами себя, и совершенно самостоятельно. А на «D» те, кто убивал сам или помогал это делать. Так что публика не самая приятная. Но сейчас совсем новеньких нет. Все там были не менее четырех-пяти месяцев, когда мы отправили к ним наших заговорщиков. После четырехмесячного курса человек, как правило, уже не опасен, хотя и не готов к тому, чтобы вернуться в общество.
— Руслан Каримович у вас четвертый месяц, да? — спросил я.
— Угу, — кивнул Ройтман. — Все у него в порядке. Дочки к нему приходят. Ведет себя хорошо, так что на Рождество домой отпустим, дней на пять.
— Меньше, чем через полгода, — заметил я.
— В случае Салаватова это допустимо, — сказал Евгений Львович. — И Рождество все-таки, а он верующий.
— Похоже, вера в Бога с нравственностью вообще никак не коррелируется, — заметил я.
— А ты как думал? — усмехнулся Нагорный. — Церковь нужна грешникам. Праведникам церковь не нужна.
— Саша, а тебе тогда зачем? — спросил Ройтман.
— Ну-у, если вы мне три месяца накрутили, наверное, не праведник.
— Не праведник, конечно, — сказал Евгений Львович, — врешь потому что. Кто тебе три месяца накручивал? Мы с Венгером младшим и Старицыным сказали: «Саша, нам здесь делать почти нечего. Все в границах нормы. Так что недельки две ради перестраховки и доведения до совершенства». «Как это нечего? — сказал Саша. — А вот. И еще вот. Недисциплинирован, расхлябан, шнурки развязываются. Не сдержан, ору на людей. Люблю крепкое словцо. Интеллект низкий. Сто сорок пять всего. Способен получать удовольствие от страданий других. Пусть не лучших представителей человечества, но все равно ужас. Так что давайте правьте, господа, и не отлынивайте». Так что получился роскошный дизайнерский проект личности с трехмесячной реализацией. Хазаровский как посмотрел и говорит: «Саша! Я и не знал, что у тебя столько недостатков!»
— Угу, — кивнул Нагорный, — я уж понадеялся, что передумает.
— Знаешь, что будет, если он передумает? — спросил Евгений Львович.
— Ну, найдет другого.
— Не-а, не найдет. Если он передумает, его на референдуме прокатит Народное Собрание. И изберет тебя.
— Да, ладно! У меня поддержка почти такая же, как у Хазаровского.
— Не совсем. Пошире и попроще.
— Ага! То есть для того, чтобы любить Хазаровского нужно три высших образования, а для того, чтобы любить меня, достаточно двух.
— Да меньше, — без тени иронии сказал Ройтман. — Ты-то сам как относишься к такой перспективе? Хазаровского прокатывают, тебя избирают.
— Я плохо отношусь к такой перспективе, — сказал Нагорный, — и устал это повторять. Я конечно жутко безответственный человек, и шнурки у меня развязываются. Но не до такой же степени безответственный! Евгений Львович, у меня управленческого опыта не хватает, причем катастрофически. Мне практика нужна. Вообще, один из вопиющих недостатков демократии — эта вера в то, что симпатичный человек с подвешенным языком сможет эффективно управлять. А он командовал до этого только своим избирательным штабом из пяти с половиной энтузиастов.
— Ну, в общем, да, — сказал Ройтман. — Разные участки мозга отвечают за умение нравиться и умение правильно оценивать обстановку. Хотя корреляция есть. Человек, который нравится, легче поведет за собой людей и добьется своего. Кстати, за мистицизм и альтруизм, с которым связана нравственность, тоже отвечают разные участки мозга. Так что грешники в церкви не удивительны.
Ввели подсудимых, сняли с них наручники, рассадили между адвокатами. Они тут же принялись что-то вполголоса обсуждать со своими подзащитными.
Было десять утра, когда нас попросили встать, и вошел судья. Мой старый знакомый Эрих Павлович Шмидт.
— Сейчас перед присяжными выступит Евгений Львович Ройтман, — начал Шмидт, — потом присяжные удаляться, чтобы вынести решение, а у нас будет перерыв на три часа. А потом мы выслушаем вердикт присяжных, если они будут готовы. Если будут готовы раньше, мы позовем всех в зал. Евгений Львович, пожалуйста.
Ройтман встал к свидетельской трибуне.
— Евгений Львович, суд ставит перед вами следующие вопросы: первое, нуждаются ли присутствующие здесь подсудимые в курсе психокоррекции, второе, сколько продлится курс психокоррекции для каждого из них в случае положительного ответа на первый вопрос, третье, нужен ли курс реабилитации и четвертое, сколько продлится курс реабилитации. По каждому в отдельности.
— Ну, естественно, — кивнул Ройтман. — Во-первых, сразу, чтобы не томить. У всех ПЗ положительные. Для многих это уже не новость, но тем не менее. И еще небольшое предисловие, чтобы избежать возможных упреков в несправедливости. Середнякову Степану Антоновичу пятьдесят пять лет. Митте Герману Марковичу — шестьдесят три года. По нашим временам не возраст, конечно. Для здоровья не возраст, а для нервной системы, увы, возраст: трудно вносить изменения в нейронную сеть. А придется. Нейроны уже не так активно реагируют на гормоны, вырабатывают белки и отращивают новые окончания. Извините за чисто медицинские подробности, но, чтобы было понятно. Нервная система менее пластична, чем у молодых людей, а значит, нам нужны более сильные и дорогие препараты, другие методики и, увы, больше времени. К тому же нельзя забывать, что белок CPEB, с которым мы в основном работаем, обладает прионными свойствами, что достаточно опасно. Прионы, коровье бешенство вызывают, например. А близкое вещество бета-амилоид связано с болезнью Альцгеймера. Другой важный для нас белок CREB (вы его с первым не путайте), который отвечает за рост синапсов, как все белки, заставляющие клетку что-либо отращивать, является онкогеном. Одна из форм CPEB, кстати, тоже стимулирует синтез онкогенов. Мы конечно мониторим ситуацию. Но все равно лучше потратить на психокоррекцию побольше времени, чем навредить пациенту. Так что не удивляйтесь тому, что для Степана Антоновича и Германа Марковича мы просим более длительный срок. Это не потому, что мы к ним пристрастны или они нам меньше нравятся, чем вон те трое молодых людей, которые себя тоже очень нехорошо повели. Это даже не потому, что они организаторы, а эти юноши — исполнители. Они весьма интеллектуальные исполнители и сами планировали детали. Это только физиология и анатомия. Так что для Германа Марковича нам нужно два с половиной года на психокоррекцию и полтора года на реабилитацию в стационаре. Может быть даже меньше. Герман Маркович и Степан Антонович люди взрослые, самостоятельные, обеспеченные, и длительная реабилитация здесь не нужна. Для Степана Антоновича мы просим два года на психокоррекцию и столько же — полтора года — на реабилитацию.