Страница 2 из 104
— Да, нет, интересно, конечно. Даже просто побывать в РЦС.
— И есть психология. Ройтман посылает туда учиться своих стажеров. Собирается послать. Всего мы хотим отправить несколько сотен молодых людей. Не только в университет Кейнса, есть много вариантов. Будет конкурс. Отбираю, естественно не я, но я хочу, чтоб ты попробовал, у тебя неплохие шансы. Я думал, что это будет юриспруденция, но выбор за тобой. Как захочешь. Надо будет сдать несколько экзаменов. Все анонимно. Так что, во-первых, не надейся, что мое имя тебе поможет. И, во-вторых, не бойся, что имя твоего отца тебе помешает. Экзамены летом. У тебя как раз будут каникулы.
Я понял. Я слишком хорошо помнил эту часть завещания отчима: «Хазаровский Леонид Аркадьевич должен быть назначен регентом империи. В течение десяти лет он должен найти себе преемника среди талантливых молодых людей и обучить его. После чего отречься от власти…»
Хазаровский не регент, он император, хотя еще и не утвержденный всенародно. Но на референдум он идет именно как император.
Я уж думал, что Леонид Аркадьевич вообще решил проигнорировать эту часть завещания предшественника.
— Надеюсь, по возвращении вам всем найдется работа, — сказал Хазаровский. — Сначала вы полетите на Анкапистан. Место не самое приятное и не самое безопасное, но у вас будет охрана. В крайнем случае, выкупим, — он улыбнулся. — Анкапистан тоже интересен. Посмотрите, как работает система, которой на первый взгляд вообще никто не управляет, нет единого центра, единых правил, никаких законов, кроме законов пиратского флота. Но работает. И насколько это отличается от РЦС, где все разложено по полочкам, что кажется и законы уже не нужны — и так все в порядке. Возможно, различия не так уж радикальны… А я ничего не положил под сукно, Артур. Народ будет решать.
— Вы собираетесь обнародовать завещание?
— Возможно.
— Отчим недооценивал вас, — пылко возразил я. — Не надо этого делать.
Не потому, что я боюсь появления в прессе собственного некролога с сакраментальной надписью «он слишком много знал» и соответствующей таблички на могилке. Хазаровский не подавал мне повода для подобного страха.
Я просто искренен. Отчим действительно во многом ошибался. Он ценил Хазаровского как финансиста и дипломата и не замечал его виртуозной способности собирать команду, причем не бояться брать людей ершистых и независимых, вроде моего отца. Или генпрокурора Александра Нагорного. Уж один Нагорный чего стоит! Бывший адвокат, в эпоху императора Страдина — предшественника моего отчима — посвятивший себя борьбе с воровством и коррупцией в среде друзей-приятелей тогдашнего императора и не только их. Сам чуть не загремевший в Психологичсекий центр по сфабрикованным обвинениям.
Хазаровский вызвал его и сказал: «Александр Анатольевич, работайте!»
И Нагорный пошел работать да так, что уровень коррупции в стране за год упал в разы, а Евгений Львович Ройтман — глава системы Психологических центров Кратоса — взмолился не перегружать центры.
«Это не ко мне, это к императору, — сказал Нагорный. — Это Леонид Аркадьевич отправляет в центры. Я бы расстреливал».
«У меня каждый человек на вес золота! — среагировал император. — Так что к Ройтману, к Ройтману. Пусть он сам решает на сколько».
С «абсурдным компромиссом между тессианской системой лечения преступников и традиционным желанием наказывать», на который многие годы жаловался Ройтман, было покончено. Суд теперь устанавливал только виновность или невиновность. Если подсудимого признавали виновным, его отправляли к психологам, которые составляли заключение с выводами о сроке, который им нужен для проведения курса психокоррекции. И нужен ли он вообще. С заключением психологи шли в суд, который мог утвердить срок или отправить человека в другой Психологический Центр или к независимым психологам на экспертизу, если срок казался суду неадекватным.
Хазаровский смог наладить отношения с СБК, во что тоже не верил отчим. Зря не верил. Сотрудников Службы Безопасности Леонид Аркадьевич брал к себе на работу еще на Дарте, во времена Анастасии Павловны. Они сейчас и пошли в гору. Люди оказались компетентные и честные. Других будущий император и не нанимал, еще будучи бизнесменом.
Леонид Аркадьевич смог перетащить на свою сторону даже армию, в это не верил, по-моему, никто. Началось с того, что пиар-служба вытащила откуда-то фотографию сорокалетней давности с изображением молодого лейтенанта в мундире пилота. Служил, в общем. Хотя и лейтенантом, хотя и недолго. А я и не знал, что он летал.
«Летал, — подтвердил мне император, — но, по правде говоря, совершенно не помню, как это делается. Твой отец не даст мне пару уроков как лучший пилот империи?»
Отец, понятно, ничего не имел против.
Пиаром конечно не обошлось. Офицерам, отличившимся в войнах эпохи Данина, отдали особняки, оставшиеся без хозяев и наследников после эпидемии.
Кроме того, император создал некий, вполне приличный и умеренный культ отчима, причем даже не как императора, а как полководца. И вытащил из махдийского плена наших солдат, отдав за каждого по сотне махдийцев.
— Отчим ошибался, — повторил я. — А я никогда никому ни одним словом не обмолвился о его завещании. И не собираюсь.
— Спасибо, — улыбнулся император. — Я знаю, что ты — человек чести. Но и для меня она не пустой звук.
Миниплан бросило в небо с такой скоростью, что нас с Маринкой вжало в кресло, и навстречу метнулись облака.
Но она только улыбнулась.
— Здорово с тобой летать!
— Еще бы! Мой отец — лучший пилот Империи. Или я у него ничему не научился?
И заложил крутой вираж.
— А о чем ты говорил с папой? — спросила она. — Если не секрет, конечно.
— Да все о том же. Просил прощения для моего отца.
— И?
— Глухо. Говорит, не вовремя. Непопулярное решение. Сорвет референдум.
— А! Конечно, непопулярное. В высшей степени.
Я надулся и откинулся в кресле.
Вылез в Сеть посмотреть новости. Кольцо связи потеплело на моем пальце и услужливо развернуло виртуальные утренние газеты. Их иногда весело с Маринкой обсуждать.
Я, наверное, побледнел.
Не знаю, может быть, покраснел от гнева.
— Что ты там нашел? — спросила Маринка.
— Ты представляешь, тут мразь какая-то… Да, ладно, прочитай сама. И я скинул ей ссылку.
Мразь была журналистом и писала о том, что император каждое утро пьет кофе с кокаином.
— Ну, и вранье! — возмутилась Маринка. — Они что считают, что все тессианцы — кокаинисты?
— Да по фигу мне, что они считают! — сказал я. — Леонид Аркадьевич будет в суд подавать?
— Делать ему больше нечего!
— Как это нечего? Это же клевета!
— Ну, понимаешь, у папы принципы. Свобода прессы и все такое.
— Причем тут свобода? Свобода врать?
— Он считает, что, если наказывать за вранье, они будут бояться писать правду. Пуганый же народ. После Страдина особенно.
— Тебе не кажется, что у твоего папы принципы зашкаливают?
— Ну, понимаешь, он хочет чистой победы на референдуме. При свободе прессы. Ему не интересно, когда с ним играют в поддавки. Он не хочет уподобляться тирану Владимиру Страдину, он пришел, чтобы продолжить традиции свободного и справедливого правления Анастасии Великой.
— Угу! А потом напишут, что ты трахаешься со всей университетской группой, а я мастерю взрывчатку в подвале отцовского особняка. Для тессианских террористов! Тоже утремся? Есть свобода и есть преступление. Клевета — это преступление. В конце концов, у императора свои принципы, а у меня свои.
— Вот за это ты мне и нравишься, — сказала Маринка и чмокнула меня в щеку.
Я приказал кольцу связи поставить миниплан на автопилот и обнял Маринку.
— А эту мразь я найду и размажу по стене, — бросил я.
— Не надо. Папа тебя посадит, — сказала Маринка и привлекла к себе.
Снизу к нам неумолимо приближалась посадочная площадка Университета.