Слишком близко

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сейчас кофе ей отнесу, а потом позвоню и доложу, что ты жаждешь аудиенции, — подмигнула болтушка Марика.

«Яду я ей в кофе хочу», — пробухтела про себя. Так-то я добрая, но спесивым зазнайкам плачу той же монетой. Блин, даже жена миллионера, Анна Дмитриевна, не позволяла себе так обращаться с людьми, а эта мымра… От горшка два вершка, а спеси как у царицы.

Раздался звонок, и Марика взяла трубку.

— Да-да, сейчас, — пролепетала услужливо и поднялась с кресла. — Жди, сейчас замолвлю про тебя словечко! — Шепнула мне.

Я приготовилась к беседе. И когда Марика, вышедшая из кабинета управляющей, кивнула, встала, поправила костюм и пошла.

У Лилии Павловны светло, свежо. Через приоткрытое окно доносилось пение птичек. И только недовольный взгляд ее портил хороший день.

— Здравствуйте, Лилия Павловна, — я села на стул. — Мой контракт с клиентом завершился по взаимному соглашению сторон.

— И что ты от меня хочешь?

— Вернуться к работе, приступить к своим обязанностям, — опешила я.

— Самойлова! У тебя был длительный, хорошо оплачиваемый контракт, который ты прос-ра-ла!

У меня вытянулось лицо от хамства. Даже Келлер-старший и даже младший, бесясь, не опускались до таких выражений.

— Что на меня глазеешь как баран на новые ворота? Клиент больной, иначе бы такие бабки не платил. И он уж точно не выздоровел! Так что услуги ему до сих пор нужны. А он выпер тебя, не наняв новую медсестру. Не скажешь почему, а? — Лилия Павловна скривила тонкие губы, из-за чего перекосилось все ее лицо. — Молчишь? А я не буду молчать. Я сделаю все, чтобы ты у нас больше не работала!

Она кипела от злобы, хотя ни сейчас, ни прежде я ничего плохого ни ей, ни кому-либо другому не делала. Злобная сучка. Такая все равно не даст нормально работать, даже если я упрусь рогом. У нее спокойно работают лишь те, кто в милости.

Но я не из их числа, поэтому задерживаться и выслушивать злобное шипение не стала. Встала и, недослушав, покинула кабинет.

Не сошелся свет на одной этой клинике. Прорвусь! Документы только заберу, и все. И дипломы мои. Я хоть и медсестра, а всяких курсов прошла — хватило бы на вышку.

= 18 =

Максим

«Назвался груздем — возись дальше», — проворчал себе под нос и взялся за телефон.

Необходимость играть в мудака бесила, но с кротом, шпионящим в фирме, надо разобраться. Я собирался еще раз встретиться с Верой и обстоятельно расспросить про семью, сестру и всех подозрительных лиц в ее окружении, а потом сравнить с данными, что вечером должны прислать.

Однако вместо гудков в динамике раздался противный визг (какой недоумок додумался поставить его!), сообщивший, что абонент выключен или вне зоны доступа…

«Охренеть!» — поразился я наглости или глупости «беззащитного воробушка». Я не собирался издеваться над девчонкой, но какая наглость! Выключила телефон и думает, что решила этим все проблемы? Хотя, кто знает? Есть люди-страусы — спрятал голову в песок, подставил задницу — и все, жизнь удалась.

Если думает, что, сменив номер телефона, спрячется от меня — очень ошибается. Принципиально достану из-под земли, ибо считаю: если тебе нечего скрывать — бежать не будешь…

Успокоившись и поразмыслив, решил: Вера не из тех, кто может что-либо кому-либо подставить. Вот только куда же она делась? Еще поразмыслив, убедился: без одного старого козла Вера не решилась бы на подобное. А значит, надо спрашивать с него.

Собрав в кулак все свое хладнокровие, нашел визитку и набрал номер. Раздались гудки.

Они были долгими, и я уже решил, что Он струсит ответить, когда услышал ненавистный голос:

— Чем ты хочешь меня порадовать? — хмуро спросил отец.

— Где же твоя Верочка? — с ядом поинтересовался. Он не мог видеть меня, мы говорили по телефону, но от переполнявшей ненависти я прищурился и спохватился, что нужно успокоиться, когда ладони стало больно от впившихся ногтей.

— Уволилась, — коротко ответил отец. — По собственному желанию.

— А что же так? — хмыкнул я. — Что за поспешное бегство? Или это торопливые прятки?

— Причины ее увольнения были достаточно вескими, чтобы я не заставил ее отрабатывать положенное по закону время. Остальное тебя не должно интересовать.

Новость выбила меня из колеи, и, чтобы долгое молчание не выдало мою растерянность, я язвительно поинтересовался:

— Это почему же? — а сам сел в кресло. Да, история становится все чуднее и чуднее. Жаль, сейчас не вижу трусливой рожи отца. Но он ведь боится чего-то! Я чувствую это! Да и ведет он себя иначе, чем обычно: оправдывается как будто, хотя прежде начинал орать как укушенный в задницу бешеной пиявкой.

— Раньше, Максим, я честно пытался порадовать свою жену и найти точки соприкосновения с нашим сыном, — на том конце зазвучал стальной, почти звенящий, голос отца. — Но теперь я в этом не заинтересован. Говори, что тебе нужно, и можешь отправляться к черту.

— Ты знаешь, что сестра твоей бесценной Верочки натворила? — сообщил я, прощупывая почву. — Принял сторону своей любовницы?

— Вера никогда не была моей любовницей, — рявкнул отец. Я знал это, но слышать, как он про это рассказывает, было странным. Прежде он никогда не оправдывался. — Доказывать тебе это, Максим, я не собираюсь. Как и лезть в твои дела. Найди виновного и не забудь, что мы бизнесмены, а не бандиты. И сейчас не девяностые. Что-нибудь еще?!

«От тебя — никогда!» — даже от самого общения я испытывал гадливость. Но сейчас к этому примешалось и раздражение, и злость, потому что старый хрен в свои проделки вмешал Веру… Стоило вспомнить о причине моего звонка, я потребовал:

— Мне нужно поговорить с Верой.

— Оставь девчонку в покое, — громыхнуло на том «конце». — Достаточно того, что ты уже сделал. Ради Бога, я хотел добиться прощения своего сына, хотел, чтобы Аннушка была счастлива. Но прощение такого сына мне не нужно! И, клянусь, если ты не оставишь бедняжку в покое, я подкину ей денег на хорошего адвоката, и за попытку изнасилования ты будешь отвечать в суде. Не сядешь, но репутацию тебе испортят.

— Ха-ха-ха! — расхохотался я. — Какое благородство! Надо же! А ничего, что я даже пальцем к ней не прикасался?

— Ты просто гнусно решил шантажировать девочку, пользуясь тем, что сильнее!

И тут я совсем охренел: с папашей ли говорю, который всю жизнь думал только о себе и своем хрене?! Не удержался и мстительно проговорил то, в чем никогда бы в спокойном состоянии не признался, до того противно осознавать это было всю жизнь:

— Шантажировать и не считаться с чужим мнением я научился у тебя. Так что же ты жалуешься?

На том «конце» наступила тишина. Я уже думал, что додавил его, когда он заговорил быстро и горячо:

— Я, Максим, много лет назад совершил страшную, паскудную ошибку — оставил любимую женщину одну, погнавшись за пустышкой-миражом! А теперь ты хочешь переплюнуть меня, ломая ни в чем не повинную девочку?! Наши фирмы редко контактируют, а значит, по работе нам встречаться не придется! Что касается частной жизни: предупреждай заранее, когда решишь навестить мать — я найду себе занятие на этот день. Пошел вон! — и отключился.

Я не знал, мне плакать или смеяться над его поведением.

Истерика, боль, страх, отчаяние, злость, бессильная ярость… — вот что звучало в его словах. А это патетическое: «Пошел вон!» — вообще номер! Неужто ждал, что я приду к нему лично, и он все это выскажет мне в лицо?!

Да, что ни говори, но день преподнес невероятный сюрприз!

Осталось только дождаться вечера, когда Олег принесет все, что удалось нарыть на Веру… Хотя вряд ли меня еще что сможет сегодня удивить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍= 19 =