Испытание

«Прогулки на свежем воздухе»… Или глупая попытка сбежать от стен? Сбежать от себя. От мыслей. Авось так быстрее пройдет час-два. И то легче. Легче…
Намерзнусь – и сон быстрее возьмет. И так пройдет день. 
…Неделя.
И если повезет, вся жизнь…

Хотя, была бы моя воля, я бы всегда спала. День-ночь. Сутки сутками.
Но, увы, теперь даже сон редко меня радует. Почти всегда кошмары. Обрывки. Ужасы. Калейдоскоп вспышек воспоминаний и фантастических приключений.
Лишь пару раз за последнюю неделю тихий, мирный… без сновидений.
Идеальный вариант - полное забытье… Полное.

Как всегда покатилась по аллее, в самый край территории больницы, к забору, а там поворот за здание - и в углу, где уже не дует, как раз под яблоней я дремлю, мерзну, по пару часов каждый день. Укромное местечко. Спряталась ото всех, от чужих взглядов, от людей, но они… передо мной, как на ладони. Легко рассмотреть всех: гуляющих у входа пациентов, снующих бессмысленно туда-сюда, а также тех, которые приходят их проведать, и, конечно же, медсестры, медбратья с врачами в «курилке», на собственном примере отстаивающие здоровый образ жизни.
Мимо проплывающая жизнь.
Целый мир… возле,
но меня там… нет.
И снова я орденоносец одиночества.
Прошло уже два месяца, как я здесь. Как мой мир остановился. Пропали, исчезли из него все декорации. Я одна… в пустом зале. Ни зрителя, ни актера. Один лишь режиссер с плохим сценарием. Никто не хочет играть в мою пьесу. Никто.
Обрывки чужих разговоров, чужих жизней, чужих судеб…
Вот и вся забава. Вот и вся музыка в этом, глухом, пустом амфитеатре.

***
Я узнала ее. Недалеко от меня, в «курилке», собралось несколько медсестер, а с ними и девица, пациентка, судя по больничному халату, выглядывающему из-под куртки. Та самая Виктория, с которой я постоянно воевала еще в школе. Она была на год меня старше, и даже не припомню сейчас, из-за чего развязалась та наша «война», неприязнь, ненависть… Но постоянные состязания, стычки, ссоры, уколы и палки в колеса. Моя гордыня, упрямство, ох как вы тогда ярко разжигались, как взрывались, порождая гневное возмездие.

Увидела. Конечно, конечно, узнала ты меня. Обернулись и медсестры в мою сторону. Захихикали.

Что же, смейся. Смейся над моим горем. Победила? Победила ты?
Мечтай.
Не ты победила.
Я сама сдалась…
И снова короткие, косые взгляды, глупый хохот.

- Какой ужас.
- Да она такой дурой была…

Насильно натянула я маску равнодушия. Отвернулась.

Эй, стоп, Мария! Не сдавайся. Не сдавайся хоть в этом!
Резкий разворот головы – и гневный, презрительный, стремительный взгляд на… врагов?

Заметили, пристыдились, резко, как от кипятка, отпрянули взором, отвернулись.
Смех стих.
С*КИ. Смешно? СМЕЙТЕСЬ. Чужая боль – всегда смешно. Неправда ли? Или смех попытка скрыть страх, страх перед тем, что такое может случиться и с вами? Что же, тогда смейтесь, уроды, СМЕЙТЕСЬ!

- Мария, у тебя куртка расстегнута. Хочешь заболеть?
Обернулась. Увидав милую улыбку девчушки, чуть не подавилась своей злостью.
- Привет, Лили, - едва слышно, шепотом. Пряча от стыда глаза.
- Привет.
- Можешь увезти меня отсюда?
- Без проблем, - улыбнулась и, как по команде, тут же схватилась за ручки кресла. – Чего хоть вечно прячешься сюда в угол?
- А чего на виду торчать? Памятник, что ли…

- Подожди, - нервно схватила я ее за руку, тут же осекая, останавливая ход.
- Что?
Не могла оторваться взглядом. Мой Луи-Батист. Короткие шаги от автостоянки к дверям. В руках сжатая детская игрушка и цветы.
- Ох, заметила нашего Красавчика?
Словно гвоздем в черепушку:
- Чего?
- Матуа. Ах, какая он прелесть... Согласна?
- Ты его знаешь?
- А кто его теперь не знает?.. Все наши девочки сходят по нему с ума. Такой лапочка, душка, настоящая пуся, - пробила словами у меня мозгу болезненный ритм. Немного дернула коляску и продолжила путь, ведь мой «ужас» уже давно затерялся с виду. – Помнишь, нашу затею на Рождество? С детьми и чтением им сказок?
- Да.
- Так вот в тот вечер Мелисента на этого Красавца наткнулась. Да все со своими помутнениями насчет «волшебства в Рождество». Бедный, воспитанный, он не смог, видать, найти достойные оправдания, не смог этой навязчивой наглой курице отказать. Или просто столь добрый… не знаю. В общем, так наш Матуа и познакомился с Мигелем. Мальчиком, из 207 палаты, в онкоотделении. И теперь почти каждый день к нему приезжает. Подарки, цветы, сказки на ночь... Все в шоке. Приятном шоке.
- Так может, он его родственник?
- Нет-нет. Они не были знакомыми. Мать ребенка сначала даже скандал устроила, шокирована, сбита с толку, обескуражена такими поступками, такому вниманию чужого человека к больному ребенку, тем более, что осталось-то всего… ничего, лишний раз расстраивать, делать больно маленькому… - затихла. Нервно сглотнула. Глубокий вдох и вновь продолжила: - А потом, видя, что это хоть как-то отвлекает, успокаивает мальчика, приняла как есть.
- А отец?
- У Мигеля нет отца.
- Откуда хоть ты все это знаешь?
- Ух, девочки были так поражены всем этим. Такой красивый, статный, богатый, и такой заботливый… к чужому ребенку…
- Может, и не такой чужой…
- Да нет же, говорю! Девки все пронюхали. Наш Луи неженат, и детей нет. И с этой женщиной не был знаком! Представляешь? Джес и его адрес пробила. Сумасшедший дом! Вот так вот. Теперь у нас новая болезнь завелась. Матуанизм называется. Гиппократ в шоке.