Страница 31 из 121
Эрвингалар с сожалением проводил взглядом сверкнувший меж двух холмов кусочек моря. Карета свернула на север, к старому поселению. Через четверть часа ушей сэмери достиг все тот же деревенский гомон. За окном слева проплыло стадо пятнистых коров, потом потянулись чьи-то поля с пушистыми гребнями озимых. Мальчишки с гиканьем промчались мимо, выгоняя к озеру гусей. Все было так знакомо, так старо. Эрвингалар ощутил укол жалости к себе. Он жил здесь как в клетке. Огромной, добротно сделанной, но – клетке. Он не мог покинуть этого места, не рискнув жизнью. Иногда он представлял, что путешествует: что Долина указывает ему путь, и он едет на родину отца, в Элву. Или что бурные пороги Врат замерзают, и он поднимается по ним, как по чудовищной лестнице, чтобы увидеть Лисс или Армар.
Но дворец не отпускал его. И снаружи тоже никто не приходил. Лишь однажды каким-то чудом сквозь Туманную долину прошла юная эльвелла. Сэмери тогда почти поверил, что ее привела сюда судьба. Но девушка покинула его, поняв, что ей предстоит разделить с ним вечность в клетке. Последний раз он видел ее на тропе к Эллерскому озеру. Он ждал, что она одумается, ждал весь день. А потом полночи выкрикивал ее имя у границ Туманной долины. Но никто не откликнулся.
Пойти за ней он не мог. Пойти за ней – означало рискнуть жизнью ради собственной выгоды. Он не мог этого сделать. Ведь он – сэмери, Королевский слуга. Единственный потомок Тамиладу. Единственная надежда мира. И он остался здесь, в клетке.
«Ты назвала меня трусом, - подумал он, глядя на север. – Но где же теперь ты сама, смелая девочка? Почему не приходишь снова, если все преграды для тебя нипочем?»
Чем ближе сэмери подъезжал к селению, тем мрачнее становились его думы. Да и Туманная долина, чей темный силуэт замаячил у северного края гор, не улучшала его настроения. Он уже почти решил повернуть обратно и съездить-таки к морю, чтобы развеяться, но тут его внимание привлек старый храм. Тамиладу рассказывал, что в храмах душа человека отдыхает. Эрвингалар помнил, как отец приезжал сюда. Он всегда заходил в храм один и не звал с собой сына. И что бы Тамиладу ни говорил про отдых души, выходил он оттуда всегда со следами слез на лице.
Сэмери бывал в храме пару раз, в детстве – скорее из любопытства, нежели от необходимости. Здесь не было служителя, и здание было еще более заброшенным, чем Белый город. Впрочем, и здесь какое-то древнее заклятие держало камни на своих местах, иначе крыша давно бы обрушилась, став большим курганом для тела Создательницы и Фиаэла.
Сэмери вышел из кареты и прошелся вдоль стен. Южная сторона вся поросла долинным мхом, и он тихо гудел, подставляя пушистые зеленые спинки солнцу. Эрвингалар улыбнулся и погладил мох. Тот добродушно завибрировал. Все как в детстве.
Сэмери обошел храм и с трудом открыл новые дубовые ворота: видно, люди все-таки ходили сюда, даже и без служителя, и время от времени заменяли прогнившие доски. Внутри было на удивление тепло и очень тихо. Свет струился через узкие окна под потолком, и помещение было словно бы прорезано пыльными золотистыми столбами. Серые камни казались сонными и довольными. Все дышало теплом, спокойствием. Эрвингалар улыбнулся и двинулся к южной стене. Он знал, что стена не настоящая, но все-таки чуть замедлился, прежде чем влиться в нее.
На мгновение мир вокруг затуманился, но потом все встало на свои места. Камни были все такими же серыми, свет – золотым, воздух – теплым. И все также высились два постамента. На одном из них покоилось тело Фиаэла, а на другом…
Эрвингалар моргнул и потер лицо руками в надежде, что это ему только видится. Но ничего не изменилось: постамент действительно был пуст.
- Я не сказал при Винсенте, - проговорил Лаони, принимаясь за свой утренний ритуал плетения. – Но я, кажется, знаю, откуда взялась та статуя.
- Тюлли? – спросил Марк, прибирая стол после завтрака.
- Да.
- И откуда же?
- Я сам ее туда принес, - просто ответил эльв. – Много лет назад, когда возвращался из Белого города. Я забрал из храма тело Создательницы.
- Зачем? – удивился Марк.
- Сам не знаю. Тамиладу тогда как раз решил оставить этот мир – я ему в этом даже помогал. Вот и взбрело что-то в голову. Знаешь, мне тогда было довольно тяжело, так что это не удивительно. Я почти ничего не помню о тех годах. А что помню, то не могу объяснить. Например, я помню, как мой тлекар пророс в ладони, – Лаони покрутил перед глазами собственную кисть, оглядывая оплетающий запястья тлекар – сеть серебряных струн, уходящих под кожу. – В книгах Лавергена нет ни слова о таком явлении, ведь тлекары всегда растут к плечам. Тогда я научился странным вещам: например, видеть магию. Раньше я ее только чувствовал, а теперь могу следить за ее движением, лишь прищурив глаза. И ученика своего этому научил. Мне казалось, что своими обновленными руками я слышал чьи-то мысли: совершенно не человеческие, абсолютно безэмоциональные. Я думаю, это были мысли Ветра.
- И что же он думал? – заинтересовался Марк.
- Я сказал, что слышал его мысли, а не понимал их. Но в последние годы не слышу. Мне кажется, Ветер оставил нас, ушел куда-то.
- Это он заставил тебя перенести тело?