Страница 83 из 113
- Хорошо, - сказал Аксель. А потом развернулся и снова двинулся в заросли, и мы последовали за ним. Никому из нас этого не хотелось, но никто из нас и не желал нарушать приказы Неблагого Короля. Если Аксель был назначен нашим командиром, его стоило слушаться. Я слишком хорошо знала, сколько смертей Отец Смерти и Пустоты принес своим детям. Я знала, что он принес и саму смерть. Неблагой Король, пожалуй, был последним человеком, которого я бы ослушалась. Остальные, я полагала, думали о том же самом, только по-другому это мотивировали. Адриан и Астрид, наверное, были убеждены в том, что с них от выполнения приказов ничего не убудет, Герхард мог думать, что отрабатывает таким образом родительский долг, Делия могла считать, что лишние проблемы ей не нужны. Но правда была, в общем-то, одна на всех. Отца Смерти и Пустоты нужно было либо слушаться, либо умереть.
Я так и вовсе никогда его не видела, а приказы Неблагого Короля передавал Аксель. И все же его присутствие чувствовалось, очень часто. Иногда я могла просто сидеть в своей башне, выписывать в своих книгах причинно-следственные ряды, стараясь рассчитать наиболее разрушительные повороты колеса истории, которые могли бы совершиться в будущем. Я теряла ощущение времени за этим занятием, комбинаторика, которой я занималась, бесконечно увлекала меня, и я забывала о том, что я нахожусь в мире, в котором не желаю быть. Я забывала о моей нормальной жизни в Стокгольме, о прежних мечтах, об одиночестве. Для меня ничего не существовало. Но кое-что всегда могло вывести меня из счастливого забытья.
Ощущение его присутствия появлялось резко. Больше всего оно было похоже на странные переживания чужого взгляда во сне, от которых иногда просыпаешься, как от кошмара. Или, может быть, на дурные предчувствия, которые не всегда оправдываются, но невыносимо тяжелы в момент их переживания.
Да, наверное, это была именно тяжесть. Я ощущала ее рядом - тяжесть взгляда и тяжесть самого существования Неблагого Короля. Иногда меня охватывала дрожь, а иногда в груди разворачивался колкий, вызывающий спазмы страх.
Он никогда не проявлял себя открыто, не говорил. Он смотрел и чего-то ждал, а потом будто исчезал, и тогда я улыбалась от счастья. Он был как неотвязные мысли о смерти, которые приходят с темнотой. Ощущение это ни с чем нельзя было спутать, будто мир оказывался загорожен тяжелой, темной пеленой, таким огромным горем, что больше ничего, кроме него не было. Но как только Неблагой Король уходил, все прояснялось, просветлялось.
Так могут воздействовать на человека, наверное, только безумие и смерть, ничего страшнее в мире и нет.
Словом, когда Аксель пошел вглубь леса, я двинулась за ним, почти не задумываясь. Все-таки страх был во мне намного сильнее злости. Аксель рассуждал:
- Что случилось бы, если бы я повел вас на верную смерть? Был бы доволен Отец? Нет! Были бы довольны вы? Сомневаюсь! В Аркадии не так уж много способов умереть, но попасть в Бурю - самый верный.
- И поэтому ты повел нас в болото?
- Да, поэтому я повел вас в болото. Скоро мы обойдем Бурю, и вы увидите, от чего я вас сберег. И скажете мне: спасибо.
- Сомневаюсь, - сказала я, но Аксель только отмахнулся, как будто наше мнение по этому вопросу его совершенно не волновало.
Я заметила, как темно стало без сверкающих глаз. Теперь я и не сказала бы, что над головой был день. Неба почти не было видно, деревья сгрудились так тесно, что приходилось продираться через них практически с кровью. Я избегала смотреть на Герхарда. Мне и раньше иногда было неловко с ним. Он был дурачок, это не было плохо или противно, но просто стоило иметь в виду. И этот дурачок знал больше меня. В какой-то другой сфере за пределами букв и цифр, куда мне хода не было. Иногда он смотрел, и я понимала - что-то знает обо мне, что-то, что я, быть может, и сама еще знаю не в полной мере. У него был особенный взгляд, внимательный и в то же время как бы сквозь. Сфокусированный на чем-то помимо меня. А может на чем-то, что и есть настоящая я. Я старалась воспринимать его так же, как остальных, но мне это не удавалось. Он был другим, со своей рассеянной мечтательностью и странными, светлыми глазами. Мне было стыдно считать его кем-то вроде юродивого, блаженного городского сумасшедшего, но я не могла с собой справиться. И в то же время мне было приятно быть с ним рядом, и даже поцелуй, если вдуматься, был приятен. Никогда прежде я, по крайней мере, не испытывала подобного трепета, целуясь с парнями. Вообще-то, я и целовалась раз шесть от силы, в школе. И всегда с мальчиками, которым я нравилась больше, чем они мне.
Кто-то щелкнул пальцами у меня перед носом, я вздрогнула.
- Эй, Констанция, у тебя психотравма? - спросила Астрид. Я хотела сказать ей "отстань", но просто помотала головой.
- Скорее я волнуюсь, куда еще нас может привести Аксель, - добавила я чуть погодя.
- О, друзья, у меня еще множество вариантов!
И как он всегда слышал, что о нем говорят? Будто у него были локаторы, улавливающие упоминание его имени на любом расстоянии.
- Может нам сбежать? - тихо сказала Астрид. Я едва расслышала ее шепот, хотя она склонилась ко мне. Я твердо сказала:
- Вот уж точно - нет. Я не собираюсь умереть из-за вашего желания помыться.
Я даже нос вздернула. Всегда ненавидела себя за это движение, но мама говорила, что получается по-польски надменно, правильно.
- То есть, ты предпочтешь умереть из-за придурка?
- Ты думаешь, он не понимает, что делает?
Астрид пожала плечами, едва заметно. Я смотрела Акселю в спину. Он сосредоточенно ломал ветки, потом галантно сдвинулся в сторону, пропуская Делию, с комичным, таким неуместным галантным жестом.