Аркадия

Они сводят с ума. Вот к сумасшествию я была близка, как никогда. Я все-таки решилась обернуться, и мои худшие подозрения подтвердились. Джордже шел за мной. И как бы быстро я ни бежала, его движения оставались медленными, но он не отставал. Его голова была запрокинута, здоровый глаз закатился, как при приступе эпилепсии. Я побежала быстрее, но уже знала, что это мне вряд ли поможет. Не стоило мне оборачиваться, потому что земля из-под ног ушла, а я даже не успела посмотреть, почему. Я ощутила полет, который длился меньше секунды, и больно приземлилась на коленки. Впрочем, земля была мягкая и липкая, удар мог быть и больнее. Я была в разрытой могиле. Джордже был надо мной. Он смотрел на меня, а я смотрела на него. Я крикнула:

- Это ты! Ты должен быть здесь, в могиле, а не я!

И мне показалось, что он растянул свой безвольный рот в ухмылке, обнажившей блестящие, как жемчужины, зубы. Вместо того, чтобы пытаться выбраться, я забралась в угол, чтобы быть от Джордже подальше. К этому меня "Bauhaus" не готовил. Я завизжала, как будто мертвец был животным, которое мог отпугнуть шум. А потом я увидела еще кое-что странное, хотя, казалось, ничто не могло быть страннее парня с блестящим даже в наступающей темноте мозгом. В земле, будто ее сосуды, струились стебли роз. В земле подо мной, в земле передо мной, и всюду. Они слабо двигались, как извивающиеся черви, а редкие головки роз, выглядывающие из-под земли пульсировали, и их лепестки были будто ненасытные красные рты, требующие крови. Я прижала руку к губам. Спиной почувствовав движение, я отскочила. За мной пульсировали шипастые стебли, они свивались друг с другом, пытаясь вырваться из-под тонкой земляной пленки, которая все еще сковывала их. Они двигались наверх, и вот я увидела, как первые стебли сплетаются над моей головой. Джордже смотрел на все то и на меня бессмысленным взглядом. Я подпрыгнула и попробовала уцепиться за стебель, героически готовясь ладонью принять шипы, но стебель, будто змея, обвил мое запястье, и я осталась висеть в паре сантиметров над землей. Я завизжала, задергалась, но это мне не помогло. Вряд ли Джордже стал бы мне сочувствовать, в конце концов, его убил мой отец. А меня теперь убьет он. Или задушат розы. Ими пахло одурительно, как никогда прежде. Я в жизни не чувствовала такого интенсивного запаха.

Стебли жили своей особенной жизнью, они свивались друг с другом, сцеплялись, образуя крышу над моей головой. Шипы ранили меня, все новые и новые стебли обвивались вокруг, и на них рассыпались голодные бутоны. Все эти цветы были срощены друг с другом, как чудовищные ботанические сиамские близнецы, у них не было начала, не было конца. Мои руки кровили и затекли, я дергалась, надеясь содрать с запястья кожу и упасть. Джордже уже вовсе не было видно, настолько тесной и темной стала стена над головой. Я вдруг остановилась. Сначала я подумала, что мне показалось, потому что источника света никакого не было, и вокруг было совершенно темно. А потом я поняла, что у ямы и вправду не было дна, только открывшая пасть пустота подо мной. Теперь я уже сама цеплялась за стебли, оплетавшие землю, за голодные головы роз, за шипы. Я болталась над совершеннейшим ничем, ощущение намного хуже, чем депрессия от несчастной любви к умершему Верлену, которую я характеризовала точно так же. Я закричала, попыталась всем телом подтянуться, чтобы сильнее вцепиться в цветы, упереться ногами в земляную стену, испещренную двигающимися сосудами розовых стеблей. И именно в этот момент стебли расслабились и замерли, выпустив мои руки. Я цеплялась за них, шипы глубоко проникли в мои ладони, но, в конечном итоге, руки соскользнули, не выдержав боли.

И я полетела вниз.