Берг

– Может быть, он смог бы договориться с вами. Вы простили бы его, вернули бы меня...

Алдор не дал ей договорить, снова перебив:

– То, что сделал твой отец мне, не прощается, а чтобы отомстить ему за всё, твоей смерти мне будет мало.

Девчонка долго смотрела снизу в его лицо, не веря тому, что слышала. Молчала. Потом сказала с отчаянием в голосе:

– Вы что-то путаете... вы с кем-то путаете моего отца, что-то не то говорите... Так не может быть... И при чём тут я? Я-то не сделала вам ничего... Я даже не понимаю, о чём вы говорите, что вам надо... Я в своей жизни никого не обидела...

– Переодевайся, – прервал её тираду Алдор. – Я отвернусь, а потом пойдём искать тебе обувь.

Девчонка поджала губы с обидой, шепнула:

– Я не хочу...

– Я просто вытряхну тебя из твоей рубашки, и ты волей-неволей вынуждена будешь одеться в то, что есть, без вопросов. Ты этого хочешь?

Она промолчала, и Алдор отвернулся, давая ей время. Когда посчитал, что прошло достаточно, обернулся. Она всё также сидела на стуле, поджав колени к груди, и держала оба кулака у лица. По-прежнему в своей старой одежде. Это разозлило Алдора вконец, взбесило не на шутку. Он в два-три шага преодолел разделяющее их расстояние и, схватив девчонку за запястья, рывком поставил на ноги, аж стул упал на пол.

– Понятно! По-хорошему ты не хочешь... Хорошо!

Алдор сорвал с неё плащ, отбросил его назад, потом второй, поймал ночную рубашку за ворот обеими руками и со всей силы рванул вниз. Одежда затрещала по швам, и девчонка, глядя огромными изумлёнными глазами, закрылась руками, пытаясь скрыть обнажившуюся грудь, попыталась вывернуться из пугающих её объятий.

– Не надо... пожалуйста... Я сделаю, сделаю всё, что вы хотите... я переоденусь... я надену это... Обещаю... Пожалуйста, не трогайте меня... Прошу вас... Я всё сделаю...

Алдор заметил что-то в её кулаке и, поймав за запястье, с силой разжал пальцы, сдавив их поперёк, через костяшки. В кулаке оказался кусок чёрствого сухаря, что он ей сам дал недавно. И на губах были крошки. Всё это время, пока он ждал, она преспокойно сидела себе и грызла хлеб.

Это почему-то удивило Алдора, и он отпустил её, хотя и хотелось ударить за ослушание. Девчонка отвернулась, закрываясь руками, встала боком. При свете дня под ночной рубашкой угадывалось её тело, женское тело... Алдор отвернулся, приказывая:

– Поторопись!

Он слышал, как она, давясь слезами, переодевалась. Когда обернулся, она успела надеть лишь бриджи и рубашку, прятала лицо от взгляда Алдора, закрывалась локтями. Рукава рубашки были длинными ей и сильно. Алдор подошёл и стал сам подворачивать их вверх, чтоб не висели. Девчонка не сопротивлялась, глядя исподлобья, только вздрагивала от рыданий. Алдор говорил ей негромко:

– Так будет теплее, сама увидишь, насколько будет теплее...

Перевёл взгляд и только сейчас заметил, что сквозь ткань рубашки просвечивается её тело, девичья грудь. Боже! Что за испытания на его голову! Точно, девчонки им ещё не хватало.

Подобрал с пола котарди – камзол и, стряхнув с него пыль, распахнул, подставляя ей. Приказал:

– Быстрее!

Она втолкнула руки и молча стояла, пока Алдор застёгивал расшитые пуговицы. Камзол заметно висел на плечах, рукава доставали до пальцев, а полы – до середины бедра. Да. Но это всё же было лучше, чем то, что было до этого, да и под свободным камзолом не так видно женское тело. Меньше будет любопытствующих вопросов. Если волосы из–под одежды не доставать, она вполне сойдёт за молодого парня.

– Ну вот, разве плохо? – Алдор оглядел её с ног до головы. – Зато теплее...

Девчонка сомкнула босые ноги, чулки она не сняла. Брюки тоже висели на ней. Алдор предложил:

– Пойдём, поищем что-нибудь на ноги. Возьми... – Протянул ей её недоеденный сухарь. Она взяла и левой рукой стёрла со скул выступившие слёзы.

Алдор обшарил несколько комнат, девчонка всё это время была рядом, стояла незаметной тенью, еле слышно хрустела своим сухарём. Проголодалась. Алдор всё больше и больше ловил себя на мысли, что у него к ней нет особой ненависти, как должно было бы быть к ЕГО дочери. Он столько лет жил мечтой о мести, столько лет желал этого – сделать больно этому человеку, сделать больно его семье, тем, кого он любит. А теперь... Как она сказала: «Я никого в своей жизни не обидела...» Должна ли она теперь платить за грехи своего отца? А разве его близкие, – мать, сестра, брат, – они в чём–то были виноваты перед её отцом? Перед графом Вольдейном? За что их убили? Он воевал с отцом, а убил почти всю семью, остался только Алдор.

– Надо посмотреть в кладовке... – предложила вдруг молчавшая до этого Вэллия.

– Где она?

– Возле кухни, под лестницей... – Алдор удивлённо вскинул тёмные брови: «Откуда знаешь?», и девушка пояснила: – Я уже была здесь, это охотничий домик отца... Правда, уже пару лет здесь никто не охотится...

– Что так? – поинтересовался Алдор, скидывая не пригодившиеся вещи в сундук.

– Здесь стало мало дичи, сейчас отец охотится в другом лесу.