Страница 1 из 119
Секс-вечеринки - мало кому понятное, и даже мало кому известное мероприятие, хотя, конечно, разумеется, достаточно набрать в интернете подобную связку слов, и наглядишься всего сполна. Но смотреть может каждый, а вот как туда попасть и поучаствовать? Такие вечеринки проходят во всех концах света, но они закрытые, и их уровень и качество зависит от устроителя. Мне не нужно было задаваться вопросами о пропусках, допусках и возможностях попадания. Я организатор сегодняшнего действа. Но есть такой крошечный во мне момент: отсутствие интереса к происходящему. Вокруг может трахаться несколько десятков человек, задыхаясь в оргиастических стонах, усиленных принятой наркотой или алкоголем, они елозят друг по другу, друг под другом и друг на друге, меняют позы и умудряются переговариваться с соседями, своими раскрасневшимися между минетами или опустошенными после эякуляции лицами. Какая скука и ограниченность. Люди – настоящие животные. Жертвы своих инстинктов. Они не в силах управлять ими. Вот я – совсем другое дело. Я думаю о деньгах, которые заработаю на вечеринке.
Одна американская порно-студия неплохо проплатила всю эту байду: массовку из тех же порно-моделей, стриптизерш, аренду клуба, ди-джея. Всё это местами снималось на камеры, а местами наблюдалось в прямом эфире сидящими поодаль очень состоятельными людьми. А я всего лишь следил за порядком, подсчитывая, в какую из очередных авантюр вложить полученную сумму. Желавших воплотить свои фантазии в сегодняшнем шоу возбуждала порнуха, меня - нет. На самом деле, меня уже давно ничего не возбуждало так, как бывало раньше.
- Джиён, тебе звонок из Гонконга, - добрался до меня менеджер заведения, но я слишком устал для каких-либо ещё дел и тряхнул в его сторону рукой, чтобы он отвалил. И он исчез.
Из мебели были только кожаные диваны и столики со стеклянными, но толстыми столешницами – чтобы не проломились под весом двух, трех, и даже четырех тел. Многие думают, что ебаться на кожаном диване – это круто. Хера с два. Скрипит, прохладно, липко и скользко. Единственное достоинство в том, что легко моется, и с него удаляются все отходы секса. На стойках для гоу-гоу танцовщиц тоже нещадно спаривались длинноногие девицы с партнерами, которых видят впервые. Опираясь на пилоны, в пьяном угаре им вторили другие шлюхи и самцы, не умеющие в этой жизни ничего, кроме как трясти яйцами или сиськами. Я не понимаю, откуда берутся такие примитивные скоты? Я презираю таких людей от всей души, но поскольку они приносят мне деньги – я рад их существованию и готов с ними сотрудничать.
- Господин Джиён, можно вас? – подоспел ко мне человек-всегда-ношу-черный-костюм, какими бывают все помощники главарей и крутых воротил. Этому я отказать не мог и нырнул за ним в кабинку, из которой открывался вид на творящиеся поебушки. У меня туда даже глаз не косился. Это как у наркодилера, который сам никогда не балуется наркотой, или как у бармена, среди которых очень мало алкоголиков. Кстати, наркодилером и бутлегером я тоже был.
- Джиён, - обратился ко мне, не надрывая горло, так как музыка здесь была потише, полный мужчина индо-пакистанского происхождения. Я знал о нём всё, всю его подноготную, все его грехи и вкусы, как и полагается тому, кто хочет держать в своих руках власть над городом. Особенно когда этот город – целое государство. Сингапур. – Я хочу после всего вон ту.
Указание пальцем навело мой взгляд на белокожую блондинку. Её нашел мой помощник где-то в Малайзии, она приехала на подработку из стран Восточной Европы. Откуда-то оттуда же – кажется из Чехии, - была моя последняя пассия, но это не вызвало во мне сентиментальных чувств, чтобы пощадить старлетку. Я знал, что от господина Рампа не возвращаются. И почему у меня не дрогнет ни одна мышца? Даже не знаю.
Я вышел из кабинки и отдал соответствующие распоряжения, после чего спустился в зал. Приглашенные участники знали кто я, и никто не тянул ко мне рук, не обращал на меня внимания. Слева на диване, полулежа к спинке, целовались две девицы; одну из них имел крупногабаритный атлет, а другой лизала гениталии третья девица, стоявшая по-собачьи, и её трахал крепкий мулат. Отвернувшись, я автоматически шарил глазами по публике, проходя к выходу. Если долго смотреть на подобные скопища голых потных тел, можно стать импотентом, как мне кажется. Это, на трезвую голову, вызывает отвращение и приступ тошноты. А пить мне не хотелось. Впрочем, с приобретенным – а скорее талантливо развитым природным – равнодушием, я вряд ли изменюсь внутренне от какого-либо зрелища или происшествия. Порой кажется, что в моей жизни всё, совершенно всё в моих руках. И импотентом я стану, когда захочу, а не захочу – никогда не стану.
Взгляд упал на другую кучу тёлок. Две из них с татуировками: высокая и худощавая остановилась на изящных рисунках по плечу и пояснице, а та, что поменьше, обколола себя почти всю, от лодыжек до шеи. Она лежала на спине и делала что-то среднее между куннилингусом и анилингусом той, что нависала обнаженной промежностью над её лицом. Её язык так далеко высовывался, что становился виден пирсинг в нём. На мне самом хватало татуировок – я их любил, но вот из проколов отважился только на уши. А эта девица явно была каких угодно наклонностей. Таких обычно швыряет по жизни от глэм-рока до хиппи, от волонтерства до суицида. Я поймал себя на том, что стою напротив них и внимательно разглядываю работу её языка, такого влажного и длинного, розового и развратного, что он казался самостоятельным органом с собственным разумом. Хотелось сдвинуться и уйти, но я решил досмотреть. До какого момента? Не знаю. Просто досмотреть. Меня камеры не снимали, и я спокойно глядел на колыхающуюся задницу той, которой доставляли удовольствие. Судя по губам она кричала и стонала, но сквозь треки с отбойными ритмами и скрежещущими звуками шлифовальных машин, ничего не было слышно. На многочисленные сиськи я не зарился. Я не могу сказать, сколько перевидал их за свои годы, даже если считать, как полагается, парно, а не поштучно. Случайно толкнувший меня официант в одних стрингах, намасленный и гейски-неприятный, извинился и пронес поднос с выпивкой дальше. Когда я вернул взор, шлюха в татуировках и с пирсингом в языке (и в пупке, как я только что заметил), прекратила лизать и на мгновение замешкалась, куда пристроиться дальше. В ту, что она ублажала, принялся совать здоровый член лысый амбал. Ох уж эта романтика! На секунду я поймал взгляд освободившейся и, не думая, подошёл к ней и кивнул «подъём!». Не то чтобы мне приспичило или захотелось. На данный момент у меня даже не встал, но секса у меня не было дней пять или шесть – не до него всё! – а мысль о том, что хочется почувствовать её язык на своём члене, заинтересовала. Именно так в последние пару лет рождались у меня позывы к случкам. Какая-нибудь мимолетная фантазия о чем-то ранее не испробованном. А этого становилось всё меньше, а в прямой зависимости от этого уменьшалось и количество партнерш. Последняя «гёрлфренд» задержалась у меня на полгода скорее ради статуса, что я занят и всё – баста, не лезьте ко мне. Ну и ради того, что можно долбить что-то без проблем. Она была красива, эта чешская (или сербская?) сучка, с близкой к идеальной фигурой, ногами, подобными Лонг-Айленду, глазами метиски и аккуратными грудками. В общем, моя химия совпадала с её, и трахаться было приятно. Возбуждение до последнего накатывало само, без подкидывания дров в виде экзотики и извращений, но она сама всё испортила. Разговоров о том, что я чей-то жених я не выношу. Пусть считают меня кем хотят, называют кем угодно, но я никогда не разменяю свободу на узы с блядью. А бляди – все женщины. Я не видел ни одной не продающейся, так что… Нет, видел одну, но мимолётно, и лишь поэтому не успел разочароваться, поэтому не считается. Я настолько пресытился всем, чем можно, что не расстраивался от осознания всеобщей падальщины, стервятности и плесневелости. Пусть унывают и скорбят обделенные, а мне плевать, в каком обществе я живу, потому что получаю всегда всё, чего хочу. И даже то, что я хочу всё меньше – меня не огорчает. Мне не нравится быть циником – я и есть циник. Да, если бы это переставало меня радовать, наверное, я бы смог изменить себя под стать чему угодно, но направляющим, главным фактором собственной судьбы всегда оставался я сам, и я представления не имею, что со стороны может повлиять на меня как-либо. И все эти эгоистичные признания лишь малая толика того, как на самом деле я отношусь к себе и людям, и какую разницу я делаю между первым и вторым.