Крылья

Лишь в одной из высоких башен этой ночью тускло горел свет, привлекая взгляд чародеев, что жили в обширном доме неподалеку. После очередного дня Зулавейр – столица Крылатого королевства на Западе безмятежно отдыхала, окутанная теплой осенней тишиной, которую нарушал лишь хруст листьев на ветру и лай осиротевших собак. Они трусцой бегали по переулкам и улицам большого города, в поисках чего-нибудь съестного. Собаки с ушами стоячими, с ушами висячими, с ушами подранными или без ушей вовсе,  бегали, скулили, пытаясь прижаться к ногам прохожих, в надежде, что-нибудь их обогреет и накормит. Приближалось время суровой зимы, и животные искали себе кров и как можно больше пищи, роясь в людских отбросах, и убегая, когда эти самые люди прогоняли собак прочь.  Изредка псы вскидывали умные морды, так же привлеченные мягким желтоватым светом в высокой башне королевского замка, поражающего своим великолепием всех прохожих, и, опуская головы, отбегали прочь, думая о том, что никогда им не оказаться там, в тепле и роскоши.  

Но там одному из людей было отнюдь не так тепло, как собакам казалось.

Сучья мягко трещали в камине, но помимо него свет исходил еще лишь от трех бледно-желтых свечей в бронзовом подсвечнике, что одиноко, как рыцарь на своем посту, стоял среди кипы бумаг, каких-то чертежей и странных рисунков. Их давно следовало сжечь. Комната была погружена в мягкий полумрак, который был намного лучше, чем дневной яркий свет солнца или ослепительное белое небо. Такой свет причинял боль уставшим  глазам. Мужчина расстегнул застежку плаща, сшитого из меха черного соболя, у горла и небрежно бросил его на подлокотник кресла, стоявшего у стены, а после присел на корточки, протягивая замерзшие дрожащие пальцы к огню, прикрывая глаза от яркого света, чувствуя, как  от резкого тепла по телу пробежала неприятная дрожь. Мужчина оглянулся через плечо.

У стены стояла красивая широкая односпальная кровать, застеленная несколькими теплыми шкурами, на них лежал темный шерстяной шарф, сброшенный только что с уставшей шеи. Дальше комната выходила на просторный балкон, сейчас скрытый тяжелыми бархатными шторами в пол, изредка покачивающимися от легкого осеннего ветра. И сквозь них окружающие видели в башне этот спасительный желтоватый свет, согревающий по ночам тех, кто не спит.   

Постепенно кровь начинала разогреваться, узким пальцам стало тепло. Оно заструилось по всему телу, от кончиков, до груди и шеи. Он встал, устало расправляя сгорбленные плечи, стараясь не обращать внимания на два сломанных огромных черных блестящих крыла за спиной. Ставшие из дара невыносимым грузом, они нередко беспомощно волочились за ним, как подол его одежд,  то здесь, то там, оставляя свои гладкие перья. Все в этом замке то и дело наступали на скользящие кончики, после сумбурно извиняясь. Это было настолько часто, что Раэнэл уже привык. Даже боль в лопатках стала привычной. Он мог складывать, как складывают птицы, и за тканью плаща их было почти не видно. Но здесь, в своем замке Раэнэлу было нечего скрывать. Теперь – нечего. Он был сломан и наг для всех, кто жил здесь.

Наследный принц, первенец Крылатого короля – теперь просто никто, с обломанными крыльями, сохранивший благородство, которое уже никому не нужно. Да, крылья были сломаны около десяти лет. Спустя несколько месяцев после страшного происшествия они срослись, но срослись неправильно, и взлететь Раэнэл уже не мог. И все же, несмотря на все невзгоды судьбы, Раэнэл не запускал себя. Он все так же ухаживал за даром, вычищая перья;  пытался питаться столько, чтобы не потерять сил; звал слуг, чтобы они подстригли ему волосы: черные и чуть волнистые от природы, которые каждый раз росли с потрясающей скоростью. В уголках больших глаз - небесно-голубых и пронзительных, и тонких губ, которые потеряли свой розоватый оттенок и были безжалостно обветренны северными сквозняками, образовались небольшие морщинки. И это отнюдь не прибавляло ему молодого вида. Ему было всего двадцать семь, но он горбился, словно столетний старик – истерзанный, уставший, измученный и желающий лишь покоя и свободы. Родовой замок, бывший его гордостью, моментально с годами стал нависать над ним, словно топор палача; потолки снижались, давили; воздух был густым, неприятным, с запахом духов и белой пудры. Поэтому, поднимаясь рано утром, еще до того, как рассветет, мужчина вставал с кровати, одевался, седлал своего коня и выезжал из столицы. В небольшой лес, который начинался прямо за шумящим водопадом. Уходил он практически на целые сутки и возвращался поздно вечером. Ему не было дела до замка и его обитателей, здесь теперь правил другой король, и это было его дело – заботиться. Мужчину даже не искали, никто не беспокоился о том, что брат короля в очередной раз пропал. Но это было скорее плюсом, чем минусом. Раэнэлу не нужны были лишние любопытные глаза и болтливые языки. И вот, этим вечером он вернулся, сохранив на теле горьковатый  запах леса и сладкий – от пекаря, с которым он остановился ненадолго поговорить и выслушать просьбу простого человека, честно трудящегося и в сроки выполняющего свою работу.  Поднявшись, мужчина сел за стол, вытащил из-за пазухи две книги – одну с черным жестким переплетом, а другую – мягкую, с сухими страницами и мягким шероховатым бурым переплетом. Черную книгу он бросил на стол, а вторую принялся листать, убеждаясь, что не один лист или цветок из собираемого им гербария, не помялся и не сломался, а после сунул книгу в небольшой шкаф у кровати. Переставив подсвечник, отчего три пламени коротко затрепетали, Раэнэл сел за стол и сгорбился, открывая книгу и ища страницу, на которой остановился.

А в книге описывались короли Запада, которые существовали задолго до рождения его отца, и отца его отца, и так по бесконечно дурному неразрываемому кругу. Когда-то давно Единая Богиня Жизни – Великая Айлэ за преданность и любовь, наградила королей Даром, который маги называли Геном Благородной Крови. И ген этот вносил в организм свои особенные изменения. Так, у правителей Запада – древних и больше всего поклоняющихся Айлэ и Велиату – Богу, насыщающему людские жизни, были дарованы Крылья, которые давали им возможность летать. Дар или проклятие, от которого никак не избавиться, и если он есть, то его никак в себе не подавить. Ни укрыть, ни спрятать, а ведь порой так хотелось стать обычным человеком, не обремененным таким ужасным и теперь практически бесполезным грузом.